Игорь Пресняков - Банда Гимназиста

– Наверняка в губернии имеются и другие некомсомольские организации?

– Сколько угодно, – кивнул Венька. – В уездах штуки три левоэсеровского толка, ориентированные на деревню и красноармейцев из крестьян; в городе – сильная «Корпорация анархистов-кропоткинцев». Без малого человек сто объединяет. Анархисты – народ тихий, безобидный. Есть еще заумный кружок «Мировой идеи Освобождения» и расхлябанный, плохо организованный «Союз инвалидов гражданской войны», целью которого является унизительное выбивание льгот и подачек от губкома и всякие там сборища с песнями и ностальгией. Руководит «Союзом инвалидов» Глухов, бывший пролетарий, партиец и герой войны, а нынче – частник. В голодном двадцать первом, когда на его родной стекольной фабрике лишь ветер гулял, взял Глухов в аренду землю и два сарая, развел скотину и – вовсю заторговал мясом. Дом построил, женился, заимел собственный экипаж. Пару раз губком всерьез собирался вычистить его из партии, да не за что – товарищ проводит ленинскую политику нэпа, обогащается! Опять же, налог платит. Ну, я думаю, с третьей попытки сумеют у Глухова отобрать билет.

Андрей и Венька вышли на Перекопскую и прошли мимо распахнутых настежь дверей «Встречи муз». Из трактира доносились завывания скрипки и чей-то высокий гнусавый речитатив:

– Хм, к слову, как относится к «Союзу молодых марксистов» наш общий друг Наум Оскарович Меллер? – перейдя на противоположную сторону улицы, спросил Андрей.

– С пониманием. И снисхождением, – догоняя Рябинина, ответил Венька. – Наума больше интересует творчество, а не политика; поэтому мы и не конфликтуем.

«Хе, старина Меллер хоть и старше тебя, Венечка, всего на три года, просто повидал больше твоего, – мысленно возразил собеседнику Андрей. – Его ранимой творческой душе безопаснее не занимать голову тревожными мыслями о высшем благе человечества».

Между тем Венька перешел к рассказу о съемках «Вандеи». Андрей узнал о долгих репетициях в амбаре-студии Землячкина, о выездах в поисках натуры, о сооружении декораций, об утомительной беготне Меллера по учреждениям в надежде получить мало-мальские средства, о целой куче чиновных запретов и рогаток, и о «методе» Меллера в работе с труппой, заключавшемся в плавном переходе от назидательных угроз и криков в рупор до истерик и топанья ногами.

На ближайшей трамвайной остановке Андрей посадил Веньку в вагон и неторопливо направился к дому.

«Что ни говори, великое все же событие – революция! – думал Рябинин. – Какой невиданный заряд она сообщила российской молодежи! Ведь эта деятельная, кипучая масса может, как весенний поток, свернуть горы, только пожелай. Нам с Жоркой до них далековато – „жизненные цели“ безусых питерских юнкеров по сравнению с такими, как Венькины, – мишура. Мы „всего лишь“ мечтали побыстрее научиться военному делу, служить верой и правдой Отечеству, ну и, конечно, с удалой легкостью покорять девичьи сердца. А „Венечки“ берут на себя смелость решать задачи вселенского масштаба!

Действительно, что в сравнении с освобождением мирового пролетариата чтение романов, любовные интрижки или даже командование взводом солдат? Мелочь… Не зря большевистские вожди пытаются охватить влиянием своей партии всю молодежь страны! Понимают, хитрые правители, что завтра власть будет в руках у тех, кто сможет управлять могучим молодым океаном. Потому и проникнута вся резолюция XIII съезда призывами к работе с молодежью, к выдвижению молодых на руководящие посты, к обучению их думать и работать по-ленински… М-да, хорошо еще, что попадаются такие, как Венька, иначе – держись! Готовься к новому военному коммунизму…»

Дежурная медсестра приемного покоя слегка удивилась виду посетителей, пожелавших навестить поступившую накануне больную Катерину Мещерякову. Тот, что постарше, высокий подтянутый молодец в военной форме, казался вполне респектабельным советским гражданином; его спутник, нахальный и разбитной парнишка лет четырнадцати, выглядел рядом со старшим товарищем нелепо.

Посетителей проводили в палату, где находилась больная. Ее поместили в углу, отгородив от пятерых взрослых соседок занавесом из простыни. Заслышав шаги у кровати, Катенька открыла глаза и увидела Змея и того самого человека, что догонял ее в затоне.

– Привет, Катюша, – снимая кепку, улыбнулся Мишка.

Она недоуменно покосилась на Рябинина и прошептала:

– Здрась-те.

– Не пугайся, – усаживаясь на краешек кровати, успокоил ее Змей. – Это – товарищ Андрей, он помог мне устроить тебя в больницу. Ты была в беспамятстве, потому и не помнишь.

Андрей приблизился и поклонился:

– Вижу, вам уже лучше. Еще несколько дней, и снова будете играть и веселиться. А мы, со своей стороны, обещаем вам шоколад и пирожные.

Катенька смущенно покраснела.

– Ну как ты здесь? Не обижают? – доставая из-за пазухи бумажный пакет со сладостями, справился Змей.

– Все хорошо, Миша, – ответила Катенька. – Доктора ласковые. И соседки добрые. Мне уже легче, голова не горит.

– Кормят, надеюсь, сносно? – спросил Рябинин.

– Ага. Кашу дают, молоко. Только мне неохота – глотать больно.

– Питаться необходимо, – посоветовал Андрей. – Вам, Катерина, понадобятся силы. Не будете есть – так и останетесь здесь лежать до Нового года.

Он глянул на напряженную спину Змея и стал прощаться:

– Вы, ребята, беседуйте, а я пойду на крылечко, покурить. Выздоравливайте, Катенька, мы с Мишей будем заходить каждый день.

Змей вышел из больницы счастливым и удовлетворенным.

– Ну, глядишь, дня через три и выпишут, натурально! – он хлопнул в ладоши.

– Не торопись, ангина – вещь коварная, – предостерег Рябинин. – Девочке еще долгое время будет нужен уход и забота, потому шалаш на реке – не самое подходящее для нее жилище.

Мишка тяжело вздохнул:

– Придется вернуть ее в детдом. Пусть учится. Хватит уж ей кочевать.

– Давно она «в бегах»?

– С весны. Когда стало худо с продуктами, многие приютские подались на волю. В этом гнилом детдоме и так-то жрать нечего, а по весне и вовсе братву декофт пришпиливает [114]. Заведующий – натуральное падло, демон жестокий [115], ворует, гад, припасы. Катюха – она, вообще, девчонка домашняя, раньше в побег никогда не уходила. Так уж вот получилось, сошлись мы по-приятельски, осталась она при мне. Не могу я ее бросить, беззащитная она какая-то, тонюсенькая… Наши-то, вольные девчата, – те шустрые, оборотистые. Как поднимут бузу – любого фраера взять на характер [116]смогут, натурально. А Катюша не такая! Тихая, все думает о чем-то. Ну, а если развеселится – держись! Сумеет и спеть, и сплясать. Ей бы в артистки пойти, она способная. Не верите – у ребят спросите.