Алексей Волков - Штык и вера

– Что за… – Орловский едва усидел на месте.

Сразу вспомнились все тревоги дня, мрачные предчувствия, драки, речь у вокзала, нападение на прапоров…

Шнайдер застыл, прислушиваясь. Выражения его лица было не разобрать, и лишь поза выдавала некоторое напряжение.

– Давай сделаем так. Я оставляю тебя с Верой, а сам быстренько разберусь, что там происходит. – Яков соскользнул со стола и сделал порывистый шаг в сторону двери.

– Я с тобой. – Орловский тоже поднялся и потянулся к винтовке.

– Незачем. Пошлю посыльных, и все. Телефонная связь почти не работает. Так, от случая к случаю. Вряд ли там что-нибудь серьезное. Балуются сволочи.

– Не похоже на баловство, – не согласился Георгий. – Вон, и пулемет заговорил. Явно кто-то с кем-то сцепился.

Привычным движением он забросил винтовку за спину. Все равно во дворце от нее мало толку. Пока передернешь затвор, пока развернешься… Маузер в подобных случаях гораздо предпочтительнее. Да и непохоже, что опасность подстерегает здесь. Вряд ли Яшка вел бы себя так спокойно.

– Да сиди ты! Что, со мной по коридорам захотелось побегать? Лучше с Веркой пока покалякай. Девушка на тебя и так в обиде. Она к тебе со всей душой, а ты изображаешь тут из себя недотрогу, словно гимназист третьего класса.

Шнайдер настойчиво повлек приятеля обратно к столу, словно был кровно заинтересован в его романе со своей секретаршей.

– Не нужна мне твоя Верка! – едва не вспылил Орловский. – Что, у меня баб не было, что ли? Тем более в такой момент.

– Момент как момент. А такой бабы у тебя точно не было. Раз попробуешь и других не захочешь. Это я тебе гарантирую. И вообще, ты мне друг или нет? А друг, так слушай, что тебе говорят. Я ж тебе по старой памяти только добра желаю. Несмотря на то что ты порою ведешь себя как форменный ретроград. Вон, даже в церковь зачем-то заходил.

Стрельба тем временем стихла, сошла на уровень редких отдельных выстрелов. Словно неведомые враждующие стороны удостоверились во взаимной силе и теперь не то поджидали подкрепления, не то думали, как получше свести бой к недоразумению. Мол, ошибочка вышла, в темноте перепутали да на своих напали. Мало ли чего не бывает?

– Короче, сиди. Я ненадолго. И не вздумай обижать Верку. Она товарищ проверенный. Таких поискать – не очень-то и найдешь.

Шнайдер торопливо выскользнул в дверь, и лишь донесшийся голос, призывающий секретаршу, прозвучал напоминанием об умчавшемся приятеле.

Почти сразу дверь отворилась вновь. В отличие от кабинета, в приемной горел свет, и стройный девичий силуэт отчетливо выделился в проеме. Затем дверь закрылась, и стало темно.

Ночь полностью вступила в свои права. Лишь отблески разожженного костра на площади посылали внутрь слабые блики, и это не давало права считать тьму кромешной.

Хотя как сказать. От стола до двери было не больше шести шагов, но Вера едва виднелась неясной тенью. Чуть выделялись лицо и руки, все прочее лишь угадывалось, будто не девушка стояла в отдалении, а натуральное привидение.

От подобного сравнения Орловский чуть вздрогнул. Он никогда не боялся призраков, вернее, считал их несуществующими, но последнее время было настолько щедрым на всевозможные сюрпризы, что в голову поневоле приходили самые странные вещи. И ладно бы – в голову. В душе поневоле зарождался страх, словно ожили далекие детские ужасы и не реальность вокруг, а сказочный мир со всей его нечистью и жутью.

Впрочем, разве не так? Тот оборотень в эшелоне никоим образом не укладывался в привычную сферу бытия, а ведь он был реальным не меньше, чем остальные, вполне нормальные, попутчики. И кровь на стенках купе была лучшим доказательством, что даже самый абсурдный кошмар отныне на равных правах сосуществует с обыденностью, стал ее неотъемлемой частью, а как да почему, обычному офицеру не понять. Остается принимать это как данность и постоянно ждать подвоха.

На войне как на войне. А что война продолжается, у Орловского не было ни малейших сомнений. Пусть и совсем не та война.

– Верочка, зажгите, пожалуйста, свет.

Черт! Еще не хватало теперь подозревать всех и каждого да видеть в каждой тени намек на нечисть!

– Зачем?

Девичий голос произнес это с придыханием, словно обещая нечто ранее запретное, а теперь доступное. Лишь сделай шаг навстречу – и будут гарантированы такие наслаждения, о которых, дожив до возраста Христа, даже не подозревал.

Да в самом деле зачем? Стоит ли изображать из себя святого Антония? Один только шаг и…

Орловский все еще колебался. Что-то шептало ему об опасности, другое же чувство твердило, что все ерунда, померещилось черт знает что, а он и поверил. Словно не офицер, прошедший две войны, а кисейная барышня.

Мешающая винтовка медленно поползла с плеча. Не для боя, кто может воевать против женщины? Но не стоять же во всеоружии, будто в любой миг готов стрелять и колоть штыком!

– Не видно ничего, – слабо, совсем не по-мужски пробормотал Орловский, запоздало отвечая на риторический вопрос.

– Ничего. Мы без света, – с едва сдерживаемой страстью прошептала Вера и сама сделала первый шаг.

Пальцы не смогли удержать трехлинейку. Приклад глухо ударился об пол. Неожиданный звук на короткое мгновение привел Орловского в чувство. Рука машинально перехватила оружие. И сразу собственная страсть показалась смешной, Верина – подозрительной. По краю же сознания скользнула мысль, для чего, собственно, Яшка с таким упорством пытался свести вместе приятеля и секретаршу? Не из пустого же желания угодить другу!

Или просто хочет увести из семьи? Семейный человек не может быть свободным, вот Яшка и старается, чтобы ничто не связывало Орловского с его прежней жизнью.

И тут же вспомнилась Маша. Встревоженная и старающаяся скрыть свою тревогу там, в недоброй памяти госпитале. Она сидела у изголовья, поглаживала Георгию руку и молча смотрела ему в глаза. И было в этом взгляде все: и радость, что он остался в живых, и попытка разделить с ним боль, и утаенный даже от самой себя укор в его неосторожности и презрении к смерти.

Не могла она, дочь кадрового офицера, сказать ему, чтобы не шел впереди, берег свою жизнь, ибо понимала, что выше всего есть долг, а смерть – не более чем шаг к бессмертию.

Он посмеивался, рассказывал, как досталось германцам в том коротком бою, восхищался солдатами, растроганно вспоминал простреливаемое поле в дыме разрывов и их, несущих своего командира и пытающихся как-нибудь прикрыть телами, чтобы во что бы то ни стало донести – живого. Вспоминался примчавшийся Аргамаков. В японскую он командовал полуротой, в которую попал Орловский, в великую дослужился до командира полка.

Мечтал, как скоро поправится, получит отпуск, и они смогут провести его втроем. Он, она и Дениска. Благо на фронте относительное затишье. Последнее перед решительным, гарантирующим долгожданную победу наступлением.