Андрей Ерпылев - Мавзолей для братка

Оказалось, что наверху действительно расположены целых четыре уютные комнатки, оснащенные всем, что может потребоваться усталому путнику, включая тазик с кувшином для умывания и даже солидных размеров лохань известного предназначения. Оставалось только гадать: либо папаша Мишлен ничего не смыслил в гостиничном бизнесе, скрывая такое великолепие, либо все это – заслуга нового хозяина.

Дверь, кстати, запиралась изнутри на такой могучий крюк, что беспокоиться об имуществе было просто глупо…

Арталетов в десятый, наверное, раз выскользнул из-под одеяла и босиком прошелся по комнате, разглядывая предметы старинного быта и не находя особенных различий между средневековым и современным интерьером. Если не считать, конечно, полного отсутствия радиаторов отопления, электричества, телевизора и прочих излишеств, дарованных обитателям двадцать первого века. В остальном же все миленько и со вкусом. При свете свечи в тяжелом бронзовом подсвечнике вполне можно читать, пуфик даже более удобен, чем стандартный стул, настольное зеркало чуть кривовато, но для бритья вполне сгодится… Единственное, чего нигде не находил путешественник, так это распятия, столь же обязательного для набожных французов, как икона в русском деревенском доме.

«Странно… Корчмарь-атеист? Очень странно…»

За окном по-прежнему лил дождь, кажется еще усилившийся за прошедшие часы, бесшумно гнулись под порывами ветра голые ветви деревьев… Бр-р-р!!!

«Вот что, – одернул себя Георгий. – Хватит рефлексировать, как барышня на сносях! Ложись в постель и спи – предстоит долгий путь, а ты даже лошадь себе еще не раздобыл. Хорош же будет шевалье д’Арталетт… Ну ладно, ладно, не шевалье д’Арталетт, а, скажем, граф Инкогнито, вступающий в Париж на своих двоих, как простой мужлан!..»

Арталетов решительно повернулся к кровати, но тут взгляд его упал на небольшую забавную шкатулку в виде глиняной головы смеющегося уродца.

«Что это?»

На ладонь высыпалась пригоршня разных мелочей: персиковые косточки, лесные орехи, оловянные пуговицы, какие-то гнутые гвоздики, напрочь стертые старинные монеты… Обычные сокровища пусть и средневекового, но все-таки мальчишки. Жора с улыбкой припомнил свою «сокровищницу», мало чем отличающуюся от этой. Интересно, где она сейчас: россыпь значков, рыболовных крючков, семечек неведомых экзотических фруктов, каких-то шестеренок, болтиков, сломанных оловянных солдатиков?.. Сгинула вместе с мимолетной беззаботной порой, именуемой детством…

Бережно высыпав «ценности» неведомого мальчишки обратно, Георгий поставил вазочку на место. Вероятно, раньше это была комната одного из сыновей папаши Мишлена. Почему же, уезжая, малыш оставил такие драгоценные для себя вещи? Загадка…

Вдруг что-то со страшным грохотом рухнуло на пол, разлетаясь дробными осколками.

Растяпа! Конечно же: смахнул на пол умывальный кувшин! Слава богу, пустой… И, конечно же, вдребезги! Откуда он взялся тут, под боком? Ведь только что мирно стоял у дверей… Мистика какая-то!

– Что у вас произошло, сударь? – раздалось из-за двери.

«Блин! Хозяина разбудил… Будет мне теперь на орехи!»

– Ничего страшного, все в порядке! Просто разбился кувшин. Я заплачу вам за него утром.

«В самом деле! Из-за чего сыр-бор? Из-за копеечного кувшина?..»

– Нет, пустите меня сейчас же! Я должен убедиться, что у вас все в порядке!

«Вот же настырный!»

Арталетов, злясь на все на свете, и в первую очередь на себя, с лязгом откинул монументальный крюк и отступил в глубь комнаты, скрестив руки на груди и заранее нахмурив брови. Более всего он жалел, что не успел натянуть хотя бы штаны и сапоги, а так, в кальсонах и длинной рубахе навыпуск, похожей на дамский пеньюар, чувствовал себя донельзя неловко, чуть ли не голышом.

Хозяин, впрочем, оказался одет еще легче – лишь в тонкую, почти дамскую рубаху до пола. Падающий из коридора приглушенный свет четко обрисовывал под легкой тканью всю его субтильную фигуру, казавшуюся полупрозрачным фантомом.

Словно не касаясь ногами пола, он плавно скользнул в комнату и с улыбкой остановился над черепками кувшина. Похоже, что он ничуть не сердился:

– Действительно, всего лишь кувшин… Простите, сударь, что побеспокоил вас в столь поздний час. Чем я могу искупить свою вину перед вами?..

По-прежнему улыбаясь, он легко, словно пушинка, несомая сквозняком, двинулся к Георгию.

– Позвольте, сударь, – пролепетал Жора, отступая. – Но вы… Вы меня не за того приняли… Я не из таких…

Он пятился вокруг стола все быстрее, а кабатчик, улыбаясь еще слаще, наступал. Арталетов чувствовал, что у него начинает кружиться голова…

«Что это со мной…»

Еще миг, и юноша настиг бы его, плавно опускающегося в дрему, как за окном раздался все тот же ужасный вопль, который встретил Арталетова у дверей харчевни.

Вздрогнув, путешественник бросил взгляд в сторону окна и опешил, наткнувшись на зеркало: там отражался лишь он один, а преследователь отсутствовал!

– Черт побери! – выругался кабатчик, неуловимо преображаясь.

Теперь на лице его, больше напоминающем гипсовую маску, чем физиономию живого человека, вместо улыбки щерился оскал чудовищно удлинившихся зубов, а коротко подстриженные ногти на ухоженных руках превратились в хищно загнутые кошачьи когти.

Но самую страшную трансформацию претерпели глаза.

Куда делись прекрасные лазоревые очи, глядевшие с ангельской кротостью? Теперь на их месте яростно сияли два… Да они вообще не походили на глаза человека, эти озера жидкого пламени, в которых рождались, отцветали и, почернев, исчезали протуберанцы. Такое можно увидеть, лишь заглянув в доменную печь с расплавленным металлом или в топку котельной… В иной, естественно, цветовой гамме, несколько напоминающей навязчивую рекламу Газпрома по телевидению.

Вряд ли все хваленые голливудские спилберги и кэмероны, штампуя для своих «ужастиков» латексно-пластилиновых монстров, щедро политых кетчупом и смазанных вазелином, достаточно четко представляли их в реальности…

– Все равно ты будешь моим, человечишка… – прохрипела тварь, уже совсем не походившая на человека, разве что лишь рубашкой, болтающейся на костлявом торсе, покрытом сероватой, трупно-пятнистой кожей. – Тебе не уйти…

Чувствуя, что сердце останавливается от инфернального ужаса, Георгий с лязгом выхватил шпагу из ножен, лежащих вместе с одеждой на пуфике, и принялся судорожно отмахиваться от атакующего его монстра. Несколько раз добрый клинок разрубал на вурдалаке рубаху, но на тело воздействие производил лишь подобное вилке, которой пытаешься разрезать густой кисель или студень: рассеченная плоть тут же сходилась, и уже через мгновение никаких следов не оставалось.