Андрей Ерпылев - Мавзолей для братка

– Я б с удовольствием, – оправдывался домовенок, не пошевелив мохнатым пальчиком. – Но я ведь не строить дома должен, а порядок в них поддерживать. Так что извини, человек: советом помогу, а делом – увы…

И вот наконец «дом» был готов. Неказист, невысок – шалаш, да и только, но все же крыша над головой.

– Занимай, лишенец! – махнул Георгий рукой, перемазанной смолой и сплошь покрытой ссадинами и порезами. – Вот тебе хоромы – хозяйствуй.

Ветки рубить и разделывать приходилось все той же шпагой, а она – оружие и в качестве плотницкого инструмента весьма неудобна. Пару раз неумелый строитель имел реальные шансы остаться без пальца, а то и без двух и только Его Величество Случай спас непрофессионального лесоруба от столь фатальной потери.

– Э-э, нет, – покачал головой Аганя, пряча ручки за спину. – Это еще не дом – духом людским не пахнет. Ты поживи в нем хотя бы немножко – тогда и шалаш домом станет. А там – скатертью дорога. Иди по своим делам, а я уж твое жилье в порядке поддерживать буду…

– А жить-то сколько?

– Сколько? Да сколько хочешь.

Арталетов только сейчас почувствовал, как сильно он устал, как слипаются глаза, подгибаются от усталости ноги. Все же бессонная ночь, дикий стресс, да и не слишком привычный труд на закуску…

– Я, пожалуй, прикорну в твоих хоромах, Аганя.

– Отчего же в моих? Ты строил, значит, они твои.

Спорить с занозистым нечистиком Жоре не хотелось и он, зевнув, полез в шалаш, выстланный изнутри сухими листьями.

– Ты… это… – пробормотал он уже в полусне, положив руку на эфес шпаги. – Покарауль…

– Не сомневайся, хозяин, подежурю в лучшем виде! Да только ты не бойся: упырина этот гадский в лес не то что днем – ночью не сунется. Не его это земля. По-научному выражаясь – не его ареал. Он ведь, понимаешь…

Арталетов так и задремал под успокаивающе журчащий говорок домового.

Знающие люди говорят, что если домового уважать и не обижать, то и он из кожи вон вылезет, лишь бы хозяину было хорошо. По крайней мере, сон Георгия был сладок и безоблачен, словно в детстве, и проснулся он задолго до заката, чувствуя себя отдохнувшим и полным сил. Будто не на земле спал, а в мягкой постели под теплым одеялом.

– Сладко спалось – легко всталось! – приветствовал его Аганя, отвешивая земной поклон. – Вот и спасибочки тебе, хозяин, что уважил меня, бродягу бездомного…

– Да ладно тебе, – засмущался путешественник. – Я ведь просто долг вернул.

– Не долг ты вернул, а меня в долгу неоплатном оставил. – Характер домового разительно переменился: прямо другой человек… м-м-м, не совсем, конечно, человек…

– Замнем для ясности.

Арталетов выбрался из-под уютного крова и легко вскочил на ноги.

– Эх… – потянулся он. – Как тут ни прекрасно, а мне пора топать… Дела не ждут.

– А почему топать? – спросил Аганя, уже успевший слазать внутрь и что-то там подправить.

– Понимаешь, Аганя… – задумался путник, как бы объяснить свои дальнейшие намерения и не находя понятных выражений.

– Да не волнуют меня твои проблемы! – оборвал его нечистик. – Топать почему? В смысле – пешком?

Вопрос озадачил.

– Почему пешком? Да потому что ехать не на чем. Лошади у меня нет, денег, чтобы ее купить…

«Шевалье» с досадой вспомнил, что денег у него тоже нет ни гроша и, следовательно, никакой он не шевалье [18].

– Денег нет, говоришь… – задумчиво проговорил домовой, и на его подвижной мордочке явственно отразилась игра чувств. – А-а-а! Была не была! Все равно они ему теперь без надобности… Пойдем!

– Куда?

– Увидишь.

Домовенок довел Арталетова почти до самой корчмы, при дневном свете выглядевшей совершенно невинно, и остановился, не дойдя до опушки нескольких шагов.

– Копай! – решительно указал он пушистым пальчиком под корни раскидистого дерева, с некоторой опаской следя за домом.

– Зачем? – опешил Георгий, но все-таки без особенной охоты принялся рыть мягкую лесную почву кинжалом.

На глубине примерно в тридцать сантиметров клинок звякнул обо что-то твердое, и на поверхность был извлечен небольшой, но подозрительно тяжелый кувшинчик с длинным узким горлышком, наверное, из-под вина.

– Все сбережения бедного папаши Мишлена, – печально проговорил Аганя. – На черный день откладывал старик. Тут тебе и на лошадь хватит, и на все остальное…

На перемазанную землей ладонь, весело звеня, выбежала стайка ярко сверкающих под солнцем желтых кругляшей – французские экю, испанские дублоны, венецианские цехины [19]…

Солнце весело светило в ярко-голубом небе, насвистывали в окрестных кустах немногочисленные пичуги, еще не перебравшиеся в теплые края, и ничего не напоминало о позавчерашнем потопе.

Арталетов выступил в путь на рассвете, разумно решив, что какая-никакая крыша над головой все же надежнее прогулки по ночной дороге, где если не нарвешься на «фаворитов луны», то уж на какую-нибудь нечисть – точно. И не факт, что встретится кто-нибудь такой же безобидный, как Аганя.

К слову сказать, домовенок потерял к благодетелю всякий интерес, когда понял, что обживаться в жилище из веток всерьез и надолго тот не намерен. Лишь махнул рукой куда-то вдаль на вопрос о местоположении вожделенного Парижа и тут же забрался в «дом» наводить порядок. Словом: топай, мол, отсюда – и до понедельника, во вторник – поворот налево… Спасибо и на этом.

Согласно его указаниям и топал Георгий, куда глаза глядят, благо под ногами имелось какое-то подобие дороги и мучиться над выбором направления не приходилось.

Удручало несколько отсутствие лошади, но тут уж поделать ничего было нельзя.

Встречались, конечно, по дороге фермы и деревеньки – как ни крути, а Франция уже в те далекие времена была населена весьма густо, – но крестьяне или, по-местному выражаясь, виланы тут же уходили в глухую оборону, стоило путнику лишь заикнуться о четвероногом средстве передвижения. Буквально, оправдывая прозвище, брались за вилы.

И в самом деле: кто решится продать скотинку, на которой, во-первых, держится все хозяйство, а во-вторых, можно скататься в соседнее село или вообще в город! Ищи дурака, прохожий, в другом месте!

Оставалось только гадать, каким образом герои Александра Дюма-отца ухитрялись так лихо менять лошадей, отправляясь из Парижа по спешному делу куда-нибудь в Лондон или тот же Лангедок. Не иначе на водку… Что ни говори, а годы русского завоевания испортили простодушных французов…

Так размышлял Жора, измеряя ногами никем еще, похоже (судя по отсутствию верстовых, километровых или каких-нибудь «льевых» [20]столбов), не измеренную дорогу.