Андрей Горюнов - Варяжский десант

На самой береговой кромке возле входа в гавань стояла огромная, в десять – пятнадцать человеческих ростов, рогатка, вывезенная на боевую позицию, как осадная башня, небольшим табуном тягловых бизонов.

С резиной у скриварягов был, видимо, некоторый напряг, по этой причине движителем циклопического метательного устройства были сами «рога» рогатки, хлысты, составленные из тонких стволов молодых деревьев, связанных в утончающиеся пучки множеством отдельных обвязок из крепких жил.

К гибким концам рогатки были прикреплены канаты в руку толщиной, сплетенные из сыромятной кожи. Там, где канаты сходились, располагался хитроумный, также сплетенный из кожи, чехольный захват, немного напоминающий по форме двухметровый, но очень узкий лапоть. Что было в нем, в этом «лапте», Аверьянов рассмотреть не успел.

Прозвучала резкая, длинная, витиеватая команда – и рогатка, натянутая тридцатью кряжистыми бизонами, заскрипела от напряжения, изгибаясь до предела…

Прозвучала вторая команда, распорола воздух, и меч «начальника взвода пусковых бизонов» «командира орудия» перерубил натянутый трос, идущий от чехольного захвата к упряжке бизонов.

Рогатка выстрелила, издав громкий, резкий, неприятно шипящий звук.

Непонятный предмет, бешено завывая и вращаясь, как сорвавшийся с оси авиационный пропеллер, пронесся над заливом и оглушительно хряпнул, врубившись в нос каравеллы «Пинта».

Это был огромный, в полтора человеческих роста, томагавк.

Попав чуть выше грудей деревянной русалки, поддерживавшей бушприт «Пинты», томагавк расколол деревянную девушку пополам – начиная с ее малопривлекательной, пучеглазой и испитой деревянной ряхи и кончая гипертрофированным рыбьим хвостом. Левая девичья грудь с левой частью живота, хвоста, фейса отлетела в одну сторону, правая – в другую.

Бушприт обреченно хрупнул и, удерживаемый только такелажем, повис на полшестого…

Рогатка вновь выстрелила, на сей раз с коротким жужжанием.

Второй томагавк пошел чуть выше борта «Пинты» и, задев рукоятью за канатную бухту на палубе, изменил плоскость вращения на горизонтальную.

Пронесясь городошной битой над палубой, томагавк снес половину команды за борт, надрубив попутно основание фок-мачты.

– А теперь на знакомое место! – объявил Коптин.

Олений Холм в 1956 году представлял собой всего лишь рельеф, поддерживающий огромный, известный на весь мир мемориальный комплекс, посвященный открытию Северной Аверьянки в 985 году экспедицией викингов под предводительством трех великих конунгов – Кальва, Бьярни и Сигурда.

Открытый континент был назван в честь штурмана, главного советника-мудреца конунгов и старшего картографа экспедиции Кол’я Аверьяни, исландца по происхождению, получившего титул Первого и Почетного Гражданина США – Соединенных Штатов Аверьянки.

Все это и множество других полезных сведений Коптин и Аверьянов почерпнули из прочувствованной речи гида, водившего их не меньше полутора часов по холму и даже заставившего пройти на километр в сторону от него: на могилу конунга Сигурда, геройски отдавшего при высадке свою жизнь, погибшего за мирное закрепление викингов на плацдарме, за образовавшуюся впоследствии новую общность, получившую имя скриварягов.

Стоя над могилой Сигурда, Коптин и Аверьянов озадаченно переглянулись. Но обсуждать проблему не было смысла: история – одно, действительность – другое.

В заключение гид подвел их к стоящей несколько в стороне от холма огромной каменной бабе со свирепым, немилосердным лицом. Каменные изваяния острова Пасхи казались игрушками по сравнению с этим исполином, а жестокие рожи богов ацтеков и майя – просто рождественскими детскими личиками.

– Культовое сооружение местных народов, пребывавших во мраке до высадки светловолосых голубоглазых переселенцев, принесших на континент свет истинной веры, культуры, общечеловеческих ценностей, – пояснил экскурсовод. – Датируется концом первого тысячелетия.

– Ему поклонялись? – спросил один из экскурсантов, конспектировавший речь экскурсовода.

– Нет. Его пытались умилостивить, задобрить. Ему приносили в жертву оленей, умерщвляя бедных животных тут вот, на алтаре… Новейшие исследования скребков с идола, проведенные с помощью ЯМР-томографии и туннельного микроскопа, показали, что губы идолу мазали свежей оленьей кровью, а головным мозгом животного, еще теплым, натирали до блеска клыки… Интересно, что это единственное олицетворение зла в пантеоне богов доисторических скрилингов…

– А как он называется? – Записывающий экскурсант ткнул в сторону идола ручкой.

– Письменных источников об этих временах не осталось, к сожалению. Но устное творчество, легенды местных пастухов донесли до нас имя этого бога. Скрилинги звали его Болванка.

– Болван, вы хотели сказать? – спросил конспектирующий экскурсант. – Каменный болван, истукан?

– Нет. Это имя. Имя собственное. «Болванка».

– Не понимаю, – пожал плечами экскурсант и не стал записывать.

– А я понимаю. – Коптин нагнулся к уху Аверьянова: – «В броню ударила болванка… Погиб гвардейский экипаж… Четыре трупа-а-а… возле танка-а-а…»

– Вы и это… в курсе? – усмехнулся Аверьянов.

– Хроноразведка, – вздохнул Коптин, разводя руками.

– Пожалуй, настало время объяснить вам, что происходит, – сообщил Коптин, совершив посадку и раскрывая хронотоп посреди океана, как показалось Коле в первый момент. – Приехали, Николай Николаевич. И у нас с вами есть еще свободные пятнадцать минут. Вы догадываетесь, где мы с вами находимся?

Аверьянов кивнул: не понять мог только дурак – они сидели на небольшом островке посреди большой морской гавани у основания исполинской статуи – огромной женской фигуры с факелом в правой руке. Перед ними, на той стороне залива, расстилалась панорама города, состоящего из леса небоскребов.

Тем не менее Коптин молчал, ожидая ответа.

– Похоже на Париж, – наконец сказал Аверьянов, слегка разозлившись. – Но что-то Эйфелевой башни я не вижу.

– Зато вы видите, вон, прямо по курсу, две башни Всемирного торгового центра.

– Да, – согласился Коля, – на Нью-Йорк этот город тоже похож. И где же мы? – спросил он с интересом, продолжая слегка издеваться над Коптиным. – Вы скажете – в Лондоне, угадал?

– Сейчас не время для шуток, Николай Николаевич, – заметил Коптин. – Сегодня одиннадцатое сентября 2001 года, полдевятого утра. Время местное. Вам это ни о чем не говорит?

– Мне это говорит только о том, что неплохо было бы позавтракать.

– Вот, пожалуйста. – Коптин достал из-под сиденья два пакета и один протянул Аверьянову: – Сухой паек. У вас на Оленьем Холме прихватил, кстати.