Дмитрий Данилов - Гвардеец (Оболганная эпоха)

И тогда в один прекрасный вечер я, не взирая на протесты сонного Карла, зажёг свечу, налил чернильницу до краёв, макнул перо и неровным почерком вывел на девственно чистом листе бумаги: 'Проклятье! Карлик Джо так внезапно выскочил у меня перед носом, что я едва успел притормозить'.

Гномы, эльфы, драки, смерти... любовь, как же без неё. Универсальный рецепт коктейля. И мистика, только чуть-чуть... золотое время её пока не пришло. Немного юмора, лёгких шуточек, без грязи и пошлости. А центральный персонаж? Каким его сделать? Глупым и брутальным... Тонким и воздушным как безе... Или нормальным, среднестатистическим 'своим парнем'... Что мне, как автору, ближе? Пусть будет внешне циничным, но обаяшкой внутри.

Я не ожидал, что текст пойдёт так легко. Фразы рождались в голове стремительно, на лету. Я не успевал их схватывать, исписывал листок за листком, горя, словно в приступе лихорадки. Свеча таяла, оплавленный воск капал на подставку. Огонёк неровно дрожал. Карл ворочался и недовольно бурчал.

- Ты чокнутый, Дитрих! - говорил он и отворачивался к стене.

Ночь пролетела незаметно. На столе лежала стопка исчирканных бумаг. Это был мой первый роман, вернее его первая часть. Чернила закончились, вместе с ними исчез и запал. Я был опустошён, обессилен и преисполнен томительного волнения.

Отпросившись у Дерюгина, пошёл обивать пороги газет. Редакторы смотрели на меня с интересом, но никто не желал рисковать. Моя затея казалась им бредовой.

- Зачем нам это, молодой человек? Наши читатели - респектабельные люди, им не понравится.

- Не вижу здесь глубины мыслей. Где философия, стиль, мораль? А образ героя - кого он символизирует?

- Боюсь, нам не подходят ваши сочинения. Мой вам совет - отнесите их истопнику, пущай он разожжёт ими печь. В топку, милостивый сударь, в топку!

Но вот, когда я полностью вымотался и едва не последовал совету последнего из редакторов, удача выглянула из-за туч, подобно солнцу.

Газета называлась 'Петербург астральный', скромный тираж в полтысячи экземпляров. Я поначалу даже стеснялся туда обращаться, боясь, что меня сразу турнут.

Но, удивительно дело, издатель дал согласие - одну главу романа для пробы пустят в послезавтрашнем выпуске.

- А как будет подписываться: под собственным именем или инкогнито сохраните?

- Под псевдонимом, - решился я.

- Каким, позвольте узнать?

- Гусаров, Игорь Гусаров.

Я ушёл из редакции с первым в жизни гонораром - он составил полтину. Если читателям понравится, мне будут платить столько за каждый выпуск.

Люблю весну. Если лето у меня ассоциируется со слишком быстротёчной красотой, осень с тоской и увяданием, зима с монотонной бесконечностью, то весна - это время перемен. И не столь важно: к лучшему ли, к худшему - в конце концов, нет худа без добра и наоборот.

Полгода, что я провёл в Петербурге восемнадцатого века, закончились незаметно. Такова особенность армейской службы: день тянется как вечность, год пролетает как миг.

И вот я капрал лейб-гвардии Измайловского полка, у меня в подчинении полтора десятка крепких натренированных мужиков, готовых вцепиться в глотку по моей команде. И самое главное, они словно губки впитали суворовское: 'сам погибай, а товарища выручай'. Если солдат знает, что свои никогда не бросят, всегда придут на выручку, прикроют спину или подставят плечо, он будет сражаться как лев. Очень простое и понятное правило.

Мы стали единым целым, непрерывные занятия и муштра сблизили нас и неважно, что кто-то с рождения был дворянином, а кто-то крепостным. За полковым двором сословная разница играла, конечно, свою роль, но только не здесь. На службе мы все до одного были гвардейскими гренадерами, винтиками могущественной государственной машины и почитали это за честь. Когда ты - важная часть системы, приоритеты расставляются иначе.

Снег растаял, воцарилась непролазная грязь. Обычная русская весна во всём разгаре с её потоками ручьёв, обилием луж, тающими сосульками, весёлой капелью, шумным ледоходом и ощущением праздника.

Я выстроил гренадер на плацу, как обычно проверил внешний вид. Не обошлось без замечаний: мундиры двоих гренадер нуждались в чистке, ещё один так изгваздался, что отстирать обмундирование не представлялось возможным. По логике вещей следовало заводить служебное расследование, но я старался по возможности обходить неприятные моменты.

- Влип ты, братец. Придётся кафтан новый шить. Деньги-то имеются?

- Есть маненько, господин капрал, - почесал голову сконфуженный гренадер. - Поднакопил чуток.

- Готовься растрясти кубышку. Я не Дерюгин, но небрежения формой одежды не потерплю. А где Михай? - остановился я.

Крепостной князя Сердецкого отсутствовал, и меня это встревожило. Михай всегда был исполнителен и пунктуален, сегодня ему полагалось находиться в строю.

- Не знаю, господин капрал, - доложил Чижиков. - В караул его не ставили, на работы не отправляли. Может, заболел?

- Пошлите кого-нибудь к лекарю, пусть узнает, не обращался ли к нему Михай.

Гонец принёс нерадостное известие - к полковому лекарю солдат не приходил. Я оставил вместо себя Чижикова проводить занятия, а сам отправился искать соседей Михая по постою - он делил дом с пятью фузелерами четвёртой роты.

- Как ушёл в князевы палаты вчера с вечера, так мы его больше и не видели, - развели руками они.

- К Сердецкому что ли?

- К кому ж ещё, - подтвердили солдаты.

- И часто он к князю ходит?

- Да почитай кажную неделю. Зазноба у ево там. Ядвигой кличут. Ох, и любит он её.

- А возвращается когда? - прервал я фузелеров.

- Раз на раз не приходится, но к рассвету всегда являлся. А что, запропал куда?

- Пока не знаю, - сказал я и задумался.

'Неужели сбежал?' - мелькнула нехорошая мысль в голове. Такое иногда случалось, не часто, но всё же.

Формально на мне вины нет, даже вычеты за беглеца не полагаются, ибо по ведомости службу в капральстве проходит хозяин Михая - князь Тадеуш Сердецкий. Однако начнись разборки, и я понятия не имею, где колобродит этот шляхтич [14]. Такая заварушка может образоваться, что не разберёшься - кто прав, кто виноват. А виноват всегда и везде стрелочник, в армействе сиречь капрал.

Затяжной мелкий дождь сеял, словно из сита. Что поделать - Питер. Солнечные деньки весной столь редкие, как зарплата.

Доложить Дерюгину или не стоит? Вполне возможно, что Михай на самом деле заболел и отлёживается на барском подворье, и я напрасно поднимаю панику. Представляю недоумение во взоре поручика, его недовольный раскатистый голос:

- Твою в душу мать, фон Гофен! Ты чего по пустякам суёшься!

Но в груди появилось щемящее чувство тревоги. Нет, что-то не в порядке. А поручику я расскажу, когда ситуация прояснится. Плох тот командир, что не решает проблемы самостоятельно.