Дмитрий Данилов - Гвардеец (Оболганная эпоха)

- Мне бы твоей уверенности, - глухо произнёс я.

Меня колотил нервный озноб. Понимающий 'дядька' предложил пропустить по чарке водки, но я отказался:

- Нельзя на такое с тяжёлой головой идти.

- Так рази с эдакой плепорции голова затяжелеет? - усмехнулся он. - Тут только усы окропить. Так что, господин капрал, дёрнем по славянскому обычаю?

- Не буду, и тебе не советую переувлекаться... славянин.

- Не извольте беспокоиться, господин капрал, буду трезвым аки... - он не нашёлся, чего сказать дальше и просто махнул рукой.

Стоит отметить, что водкой от него в тот день так и не пахло.

Хозяйственному Чижикову удалось договориться с извозчиками, и нам выделили три подводы под честное слово. Как ни крути, а ехать всё же веселей, чем топать на своих двоих.

Голыми руками противника не возьмёшь, стоило подумать о вооружении. Я не собирался устраивать в доме Сердецких побоища, однако, если паны занимаются серьёзными делишками, обычной потасовкой не обойтись.

Прихватить из цейхгауза фузеи не получилось бы при всём желании, партизанщина в полку не поощрялась, поэтому у гренадер при себе имелись только шпагами. Да и не хотелось привлекать к себе внимания пальбой на городских улицах.

Не доезжая имения Сердецких, мы остановились, быстро обсудили план действий.

На первом этапе предстояло перемахнуть через забор, связать сторожа, потом ворваться в дом, обезвредить управляющего, лакеев и двух людей Потоцкого, приставленных к неизвестному грузу. Эта часть операции была самой ответственной и сложной.

Я разбил гренадер на три пятёрки, под командованием Карла, Чижикова и меня. Стиснул зубы, чтобы не стучали, размял одеревеневшие после долгого сидения в возке мышцы.

Молоденькие девки, шедшие за водой к колодцу, посматривали на нас с интересом.

Вёдра пустые, машинально отметил я. Считается, что не к добру. Скверно, очень скверно... или нет? А, плевать! Ничто не вечно под Луной. Двум смертям не бывать... а ведь я однажды уже умер. Врёт, получается, поговорка: можно умереть дважды. А ведь не хочется пропадать...

- Только никого не убивать, - предупредил я. - И не увечить! Предупреждаю особо ретивых.

- Понятно, господин капрал, - закивал Чижиков. - Будем без смертоубийства. Как никак христиане.

А ведь христиане друг дружку резали за милую душу. Хоть и говорят про азиатскую жестокость, но не нам мусульман укорять. У самих руки по локоть в кровищи.

А забор у Сердецких хиленький, на Рублёвке куда выше и толще у буржуев водятся. И лакеи у тамошних 'хозяев жизни' вооружены покруче. За каждым поворотом по пулемёту. Не то, что местные мушкеты, помнившие времена Алексея Михайловича.

Зря трясусь. Со мной как никак пятнадцать здоровенных мужиков, это ж такая силища. Мы ведь не только пару челюстей, горы свернуть можем. Если захотим...

- Побежали, - тихо скомандовал я.

Момент вроде удобный, на улице свидетелей нет, а нас надёжно укрыли раскидистые лапы елей. Из дома Сердецких не рассмотришь. Даже не верится, что это исторический центр Санкт-Петербурга, глухомань глухоманью. Грибы собирать можно, не покидая 'фазенды'. Рыбку ловить из открытого окошка.

Башмаки утопали в грязи... весна, как много в этом звуке... много, много лишних звуков: плеск луж, невольный возглас поскользнувшегося Михайлова, тихий мат Чижикова. Далеко нам до спецназа, вышедшего на тропу ниндзя.

Через забор перелетели одним махом, будто некая сила подбросила вверх. Не зря отрабатывал с парнями это упражнения, пригодились тренировочки.

Кажется, Сердецкие ещё не додумались до псовой охраны, иначе собачки такой бы лай подняли - на другом конце Питера услышали. Да и порвать человека натасканной псине труда не составит. Это только в кино Шварценеггер двух доберманов голыми руками грохнул, в жизни они бы задали ему перца.

Я краем глаза заметил движение.

Сторож Сигизмунд подскочил, вытаращил глаза, выдохнул:

- Курва!

И упал, получив могучим кулаком Чижикова в висок.

- Оглоушили, господин капрал, - жарко прошептал 'дядька'.

- Свяжите и рот заткните, чтобы как очнётся, панику не поднял.

- Сделаем.

Чижиков извлёк заранее подготовленную верёвку, скрутил незадачливого сторожа.

- Бегом, бегом, - торопил я.

Зеркальные двери распахнулись, показалась полная женщина с деревянным тазиком, в котором плескалась мыльная вода. А это к чему? Что за примета?

Увидев меня, она охнула, отлетела в угол и захлопала большими ресницами.

- Ой, батюшки святы!

- Молчи, тётка! - скорчил страшную рожу Михайлов.

Он взмахнул шпагой, будто собирался проткнуть как шампуром. Глаза у женщины закатились, она без чувств растянулась в мыльной луже. Надеюсь, не утонет.

Наверху громко заговорили по-польски, загромыхали шаги по деревянной лестнице. Я ринулся навстречу, налетел на испуганного лакея и одним ударом отправил его в нокаут. Парень кубарем покатился вниз, угодил под ноги гренадер, кто-то, кажется, Михайлов вновь потерял равновесие:

- Да что ж такое деется!

Солдаты разбежались по комнатам, круша мебель, посуду.

Грохот, шум, недоумённый взгляд управляющего, до которого стало доходить, что не всё в порядке в доме Сердецких.

- Господин капрал, что вы себе позволяете?

- Тебя не спросил! Где, Михай?

- Михай.... Я же вам ответил, что отправил его в имение. Обещаю, что завтра, нет, сегодня отправлю замену. Вы странным образом ищете себе рекрутов. Неужели в русской армии так плохо с солдатами?

- Договоришься у меня, сволочь, - Михайлов двинул его так, что клацнула челюсть.

- Постой, ты убьёшь его, - остановил я, повторно занесённый кулак гренадера.

- Да он издевается, скнипа! [15] - произнёс разгорячённый солдат.

Управляющий поднялся, из разбитого рта сочилась кровь. Он вытер её кружевным манжетом, выплюнул на паркетный пол раскрошенный зуб.

- Я буду жаловаться на вас обер-полицмейстеру.

- Жалуйся кому угодно.

- Дозвольте мне, господин капрал, - снова высунулся Михайлов.

- Давай, - разрешил я.

Гренадер вытянул руки вперёд, схватил управляющего за шиворот будто кутёнка, без видимого усилия оторвал от земли и стал трясти, словно тряпичную куклу. Голова несчастного болталась из стороны в сторону.

- Оставьте меня, - жалобно попросил он. - Мне дурно.

- Отпусти, - разрешил я.

Михайлов тряхнул его напоследок и разжал руки. Тело управляющего с гулким стуком опустилось. Он встал на четвереньки, икнул. Послышались неприятные звуки, управляющего тошнило.

Я подцепил кончиком шпаги скатерть, сдёрнул со стола и бросил к нему:

- На, утрись.

- Спасибо, - он вытер лицо, посмотрел на нас и съежился в непритворном ужасе:

- Я... я провожу, ключи у меня.

- Прекрасно, - сказал я, упирая в его грудь лезвие шпаги. - Только будь благоразумным.