Марианна Алферова - Соперник Цезаря

— А кто знает?

Управляющий беспомощно шлепнул губами. Но тут вновь глянул на светящийся красным кинжал и плаксиво выкрикнул:

— Галикор знает! Он прибежал вечером, сказал, что от господина, и сам спрятал куда-то мальчишку.

— Где этот Галикор?

— С другими рабами.

Милон дернул в сторону Биррии подбородком.

— Приведи Галикора.

Управляющего отпустили, и старик рухнул на пол мешком.

— Доминус, так ведь нельзя, — простонал он, утирая с разбитой губы кровь.

— Твой хозяин мертв, — злорадно ухмыльнулся Милон.

Управляющий заскулил.

Два раба Милона притащили Галикора. Тот даже не сопротивлялся, шел спокойно, зная, что вырваться и убежать не удастся.

— Где мальчишка? — спросил Милон.

— Какой мальчишка? — глядя в потолок, спросил Галикор.

Сверху, из спален прислуги донесся женский визг — это люди Милона добрались до двух хорошеньких служанок, что жили в усадьбе и присматривали за хозяйским сыном.

— Маленький Публий.

— Не знаю.

— Вытяните ему руку, — приказал Биррия рабам, что держали Галикора.

Гладиатор махнул кинжалом и разом отсек сразу четыре пальца у пленника. Тот зарычал от боли и стал валиться навзничь. Его тут же поставили на ноги, плеснули водой в лицо.

— Где щенок? — теперь спрашивал Биррия, поигрывая кинжалом перед лицом Галикора.

Он что-то промычал в ответ. Его вновь облили.

— Не знаю… — выдавил пленник.

Новый взмах кинжала — и большой палец упал на пол. Часто-часто закапала кровь — лезвие успело остыть и не прижгло сосуды.

— Тестикулы ему отрежь, — посоветовал Евдам.

— Нет, он от боли сдохнет, — деловито заметил Биррия. Он схватил раба за волосы, наклонил голову набок и отсек ухо.

Потом склонил обезображенную голову на другую сторону.

— Учти, молчун, скоро очередь дойдет до языка, а потом — до тестикул.

— Я ничего не знаю, — прохрипел Галикор.

Биррия в бешенстве пинал обезображенное тело раба, когда на кухню ворвался покрытый пылью посланец из Рима.

— Клодий жив! — выкрикнул он.

Все к нему обернулись, один Милон не двинулся.

— Абсурд! Мы оставили его на дороге. Он был дохлый.

— Это был его гладиатор. А сам он спасся. Кольцо… сенаторское кольцо… его нашли на теле?

— Абсурд! — повторил Милон. — Он не мог спастись. Его убили.

— Что будем делать? — спросил Биррия.

— Возвращаемся в Рим, — подумав, решил Милон. — Я — кандидат в консулы. Или вы забыли? Биррия и Евдам, вы получите свободу. — Он поднялся. — Теперь мне никто не помешает стать консулом Рима. И прирежьте на всякий случай управляющего.

Клодий умер. Его плоть растерзали на Аппиевой дороге, она сгорела на костре, и все, что осталось, — это кучка пепла, который безутешные родственники собрали в урну.

Вдруг мелкими показались все обиды, смешными — амбиции, а смерть — не такой уж страшной по сравнению с тем, что не успел он свершить за оставшиеся годы. Всю жизнь он был надменным ребенком, капризным баловнем, всеобщим любимцем, которому все и всё время должны прощать его дерзкие выходки. Он стремился к власти, интриговал, обманывал, стравливал друг с другом своих врагов. Он обольщал толпу и женщин, он враждовал с самыми могущественными римлянами. И вот он умер. Его прошлое было лишь фундаментом, который теперь скроется в песке времени.

Республика всегда представлялась ему огромным домом, облицованным мрамором, с крышей из бронзовой черепицы. Клодий распахнул двери и вошел. В просторном атрии гулко отдавались шаги, и полосы света перемежались густыми тенями. Теперь он наконец входил в этот дом, который так часто видел в своих мечтах. Он обошел бассейн с зеленоватой дождевой водой и распахнул дверь в ближайшую комнату. Какие-то люди встретили его — знакомые и незнакомые, он отвечал на их приветствия и шел дальше. Все новые и новые двери распахивались. Все новые и новые комнаты он проходил, все больше становилось людей, знакомые попадались реже. Вот снова атрий, только поменьше; библиотека, экседра, вновь комнаты… Он шел и шел, и казалось, анфиладе не будет конца. И вдруг распахнулась дверь, а за нею — тьма. Ничего. Пустота. Небытие. Вечность.

И посмертная слава. Слава бунтаря и мятежника.

Вечером в атрий Клодиева дома влетел весь грязный, в пыли и крови, раб и рухнул на пол — то ли от изнеможения и ран, то ли заранее вымаливая пощаду.

— Кажется, он из Альбанской усадьбы, — проговорил Зосим.

Раб всхлипнул и пополз к ногам своей хозяйки на коленях. Фульвия побледнела, хотя казалось, что это невозможно.

— Мой мальчик… Публий… — прошептала она. — Его убили?

— Милон и его люди ворвались в усадьбу. Мы ничего не могли сделать, — забормотал посланец. — Они убили двух наших, убили управляющего, а Галикора пытали страшно. Все разгромлено, разбито, над женщинами надругались. Никого не выпускали. Они ушли только на рассвете сегодня.

— Публий… — повторила Фульвия.

— Мы не знаем.

— Что значит — не знаем?

— Галикор где-то его спрятал, и никто теперь не ведает — где.

— Зосим, ты знаешь? — Вольноотпущенник отрицательно покачал головой. — Тогда бери людей и немедленно скачи в усадьбу. Найди моего мальчика.

Зосим вдруг представил, что где-нибудь в искусственном гроте или в кладовке, в одиночестве, закутанный в чей-то грязный плащ, замерзший, голодный, испуганный, сидит малыш и таращит глазенки, пытаясь разглядеть в темноте, кто там копошится в углу и шуршит…

Зосим его найдет. Непременно найдет… Ведь Зосим может все.

Стемнело, но Город продолжал бурлить. Цицерон делал вид, что это его не волнует. В тот миг, когда пришло известие об убийстве Клодия, «Спаситель отечества» так обрадовался, что захлопал в ладоши, потом воздел руки к потолку и принялся обнимать всех и каждого. Теперь сторонники Клодия носились по улицам, и Марк Туллий опасался даже выйти за дверь. Ну что ж, тем больше времени можно посвятить ученым трудам.

Цицерон только что пообедал и теперь собирался поработать и записать несколько рубрик нового трактата. В последнее время он много сочинял и даже говорил всем, что рад отойти от политики, отойти от форума, от вечных интриг и дрязг и предаться философии.

Но написать удалось всего лишь несколько слов — явился Милон. Он был с дороги, весь в пыли, раздражен и готов на все.

— Когда выборы? — спросил Милон хмуро. — Я спрашиваю, назначили консульские выборы?

— Еще нет, а…

— А! — передразнил Милон. — Вот нам всем и «а»! Надо срочно провести выборы, пока сторонники Клодия не открутили нам головы. Я пытался встретиться с Помпеем, но он заперся у себя в усадьбе и не пожелал принять. Как бы кто ни подумал, что Великий меня поддерживает! Я направился домой, но тут меня поджидала толпа — встретили камнями и накинулись с палками! Чуть не убили! Мои люди отгоняли нападавших от дома стрелами, но я все равно не смог к себе пройти. И что теперь? Что? Я должен стать консулом, и как можно скорее, иначе родичи Клодия потащит меня в суд.