Василий Щепетнёв - Дело о волхве Дорошке

— И где этот фигляр сейчас находится? В Чека? У нас на кафедре?

— Мы посчитали нужным сначала понаблюдать за Дорошкой. Выявить связи, контакты, явки.

— Выявили?

— Мы работаем, но пока…

— Вы вообще-то видели Дорошку? Не вы лично, Абрам Хацкелевич, а кто-нибудь из кремлевских?

— Да, видели! — и Беленький описал уже известную сцену у подъезда галереи купца Третьякова.

— Позвольте, — сказал Арехин нарочито смиренно, — а с тех пор его еще кто-нибудь из ваших агентов видел? Знает, где он живет? Ну, и как вы говорили, связи, контакты, явки?

Беленький посмотрел на Арехина с сомнением.

— Владимир Ильич, посторонним при обсуждении работы Кремлеской Безопасности быть не положено.

— Он, возможно, стоит один всех ваших кремлевских вместе с вами, еще и добавить придется, — оборвал Беленького Ленин. — Отвечайте на вопрос.

— Мы не считали работу по этому направлению первостепенной, и потому не торопили событий. Хороших людей у нас немного, и всем есть работа здесь, в Кремле. А Дорошка — что Дорошка? Шут, если посмотреть прямо.

— Вы, товарищ Беленький, неправильно оцениваете роль личности в истории, — внешне спокойно сказал Ленин, но Арехин чувствовал, что это спокойствие гранаты перед броском. — Вы думаете, Романовых народ свалил? Или мы, сидючи в Швейцарии и сочиняя брошюрки, которые в России читали только жандармы, и то по долгу службы? Нет. И даже не война. Романовых свалила близость с Распутиным, проходимцем-магнетизером, не шибко умным мужиком без связей, паролей и явок. Просто поглядел народ, с кем водится Николай, и решил, что власть совсем сдурела. Вы хотите, чтобы Дорошка сыграл роль Распутина?

— Нет, конечно, нет. Потому мы и принимаем меры…

— Отвечайте на вопрос, вы знаете, где он, или нет? — Ленин побледнел еще больше, и, видя это, Беленький поспешно сказал:

— Нет, не видели и не знаем. Пока. Но я распорядился, и на поиски этого Дорошки будут направлены лучшие люди Кремлевской Охраны. Также считаю целесообразным привлечь ЧеКа.

— Ну-ну, привлекайте. Ступайте, не смею вас задерживать. Одно только скажу: первым делом распорядитесь, чтобы вот этому человеку, Арехину Александру Александровичу, сотруднику Московского уголовного сыска, отныне и впредь до особого распоряжения дозволяется проводить любые следственные действия, включая допросы любых лиц любым способом, включая кафедральный на территории, подведомственной Кремлевской Безопасности. Любой сотрудник Кремлевской Безопасности обязан бесприкословно выполнять распоряжения товарища Арехина, выдавать незамедлительно любые сведения, включая особо секретные. Любая волокита в отношении запросов и распоряжений товарища Арехина должна рассматриваться как злостный саботаж и караться по всей строгости революционного закона. Пока вы будете готовить этот документ, мы с Александром Александровичем тут попьем чайку да поговорим о том, о сем.

Товарищ Беленький ушел шагом быстрым, стремительным. Спешил выполнить поручение, конечно. Но еще показалось Арехину, что Абрам Яковлевич спешил, чтобы не высказать все, что он думает об Арехине. Этакий сливкосниматель, любимчик вождей. А каких вождей? Не будет Ленина, Троцкого и Дзержинского — съедят ведь. Живьем. Треугольник — фигура прочная, жесткая. Убери любую из сторон — Ильича, Льва Давидовича или Феликса, что останется? Посыпется его позиция, посыпется стремительно, шумно, и тот же Беленький его на кафедру и потащит.

Арехин знал, что кафедрой Ленин звал пыточные застенки, расположенные в подземельях Кремля. Кафедра — потому что на пытке человек становился очень разговорчивым, как профессор или архиерей. Со времен Екатерины Скавронской пытать в Кремле уже не пытали, другие места были в ходу, но пыточную со всем инструментом сохранили в полном порядке.

И вот — пригодилась. Теперь он может хватать кого угодно — ну, почти кого угодно, — и тащить на кафедру. Дыба там, железная дева или испанский сапог, Арехин не знал и знать не хотел. А вот товарищ Беленький, вероятно, знал, и думал, что Арехин мечтает стать заведующим кафедрой, а то и вовсе на место Беленького метит. И это Беленький ему припомнит если сможет.

Чай, однако, пить они не стали. Ильич сел за стол, бледность потихоньку уходила с лица. Ну и славно, что уходила. А то Арехин помнил, как у одного подследственного (человек обвинялся в краже трех полотен из Эрмитажа, и как не обвинить, если его арестовали именно с этими полотнами, когда он в Москве пришел в квартиру-мышеловку) во время допроса тоже появилась нехорошая бледность. Не от страха — от гнева. Он обличал революцию за вырождение, говорил, что она станет рассадником таких гадов, по сравнению с которыми Романовы, даже Петр, покажутся милейшими людьми. Он обличал, Арехин слушал, давая выговориться, и вдруг — бах, и у человека инсульт. Ишемический инсульт, как потом уточнил знакомый профессор, делавший вскрытие. Арехин хорошо запомнил ту бледность и теперь с тревогой следил лицом Ильича.

Сегодня минуло. А завтра? А через год?

Ладно, в распоряжении Ленина — лучшие российские врачи из оставшихся в живых. Приглашаются ежемесячно и берлинские светила. Дороги в России хуже, чем прежде, однако гонорары… Ни одно светило ехать в Россию крови, мрака и слез не отказалось!

Ленин поднял голову.

— Вы действительно думаете, что Инессу убили?

— Считаю, что убийство весьма вероятно. Другое дело — способ убийства.

— Способ?

— Абрам Яковлевич только что сказал, что Дорошка — ярмарочный гипнотизер, жалкий фигляр. Но иногда под личиной фигляра скрываются силы весьма могучие, если не сказать — могущественные. Он мог путем гипнотического воздействия влиять на товарища Аберман.

— Такие могущественные, что он заставил Инессу совершить самоубийство? — Ленин явно не верил в подобный поворот событий.

— Нет. Заставить человека себя убить — это против природы. Но он мог внушить ей, что крысиная отрава — обыкновенный сахарин. Захотела выпить чаю, взяла сахарин, а в результате смерть…

— Как-то это все…

— Сложно? Это для простого убийцы сложно. А для Дорошки как раз легко. Вот проникнуть в Кремль с револьвером или ножом, стрелять, подвергаться опасности быть схваченным — это, действительно, сложно. А внушить, что в пакетике под столиком сахарин — свалился случайно минуту назад — это просто.

— Крысиный яд под столики не кладут.

— Вы уверены? Была команда: крыс травить, яду не жалеть. Вот и не жалели.

— Значит, такова ваша версия?

— Убийство могло быть совершено и другим способом. Просто подали чашку чая с ядом.

— Кто? — Ленин поднялся, наклонился над столом, вглядываясь в лицо Арехина.

Говорят, император Николай — не нынешний, а Николай Павлович, имел взгляд гипнотический. Возможно, правда, возможно, императору льстили. Но вот во взгляде Ленина гипноза никакого. Просто — гнев и страх. Страх, что отравитель — жена.