Андрей Мартьянов - Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]

«Удивительно, как здесь много красивых лиц, — мессир Гай вновь пробежался взглядом по расположенному на первом ярусе донжона круглому залу, убеждаясь в истинности своего наблюдения. — Только почему все они кажутся не настоящими? Не лица, а личины, за которыми… За которыми самое страшное — пустота».

Quodlibet — вечеринка, где лакомым блюдом почиталась хорошо рассказанная история или песня, неизвестная большинству присутствующих — чинно докатилась до своей второй половины. Иноземным гостям, вопреки мрачным ожиданиям Гая, уделили ровно столько внимания, сколько надлежало отмерить по выверенным канонам вежливого гостеприимства, после чего предоставили их самим себе. Господа рыцари из королевства Английского ничуть не возражали против такого обращения, позволявшего им рассматривать местное аристократическое сообщество, держась от него на почтительном удалении. Единственным из приезжих, кто волей-неволей оказался на виду, стал Франческо, однако, насколько мог судить Гай, их молодой попутчик пока держался безупречно. Пусть он стыдился своего происхождения и будущего ремесла, однако у него имелось нечто, позволявшее ему держать голову высоко поднятой — он умел играть на виоле, и, что немаловажно, делал это хорошо.

«Сдалось ему это учение, — сэр Гисборн исподволь переместился вдоль закрытой гобеленами стены вправо, подальше от ревущего каминного зева, больше похожего на жерло вулкана. — Он вполне может сделать себе имя песнями. Возможно, я немного понимаю в музыке, однако я слышал игру де Борна, считающегося лучшим в этом деле, и слышал никому не известного мессира Бернардоне. Первым восхищаются все, начиная от короля Ричарда, да только восхищение это несколько натянутое, зато второй, если захочет, может заставить людей радоваться и плакать по своему желанию. Надо будет спросить у Франческо, не подумывал ли он избрать иную дорогу, нежели заканчивающуюся у врат какого-нибудь университета».

— У него замечательно получается, правда? — спросили рядом, и, оглянувшись, Гай увидел неслышно подошедшую мистрисс Уэстмор. Девушка выглядела на удивление спокойной, но сэр Гисборн счел это невозмутимое спокойствие родственным затишью перед близкой грозой или бурей.

— Правда, — согласился он и озабоченно спросил: — Ты Мак-Лауда не видела? Как бы опять чего не натворил…

— Стоит в другом конце зала, — Изабель махнула рукой, указывая направление. — Увлеченно обсуждает с мессиром Рамоном то ли преимущества рубящего удара перед колющим, то ли бурную историю замка Ренн, а также слегка пугает дам своими варварскими манерами. Впрочем, дамам нравится — я имею в виду не только манеры мессира Дугала, но и его самого. Не стоит беспокоиться, он знает правила здешней игры и отлично понимает — неприятности нам сейчас нужны меньше всего, — она ободряюще улыбнулась и полушепотом спросила: — Вам здесь не по душе?

— Да, — сэр Гисборн кивнул и попытался объяснить свой ответ: — Я никак не могу отличить, когда они говорят правду и когда лгут. Что кроется за их любезными улыбочками и расшаркиваниями? Иногда мне мерещится — дай им волю, они бросятся на нас и растерзают на кусочки, а потом начнут убивать друг друга.

— Вы преувеличиваете, — мягко сказала мистрисс Уэстмор. — Де Транкавель и их приближенные — самые обычные люди. Высокомерные — да, кичащиеся древностью своего рода — вполне возможно, слегка презирающие всех остальных — кто из нас без греха? Вы совершенно напрасно полагаете здешних обитателей закоренелыми обманщиками. Мы для них — никто, проезжие гости, вдобавок с подозрительным поручением. Разумеется, никто и не подумает знакомить нас с местными тайнами и подробностями жития семейства из Ренна. Настанет следующий день, нас церемонно попросят вон, и к вечеру уже позабудут.

— Это так, — вынужденно признал Гай. Разумные суждения девушки успокаивали и внушали надежду на благополучный исход запутавшихся событий, однако часть его разума продолжала упорно твердить: пребывание в Ренн-ле-Шато, пусть даже в течение одного-двух дней, не сулит ничего доброго.

Песня закончилась, зал наполнил приглушенный ропот беседующих голосов, шуршание длинных женских одежд и шарканье подошв по каменному полу. Изабель, кратко извинившись, улизнула, намереваясь перемолвиться с Франческо. Посмотрев ей вслед, Гай решил, что на сей раз мистрисс Уэстмор не повезет — у ее попутчика уже имелась внимательная собеседница, не собиравшаяся уступать своего места. Именно эта девочка (поначалу сэр Гисборн ошибочно принял ее за не вышедшую ростом молодую женщину, и только в следующий миг сообразил: перед ним подросток четырнадцати-пятнадцати лет) привела мессира Бернардоне на вечеринку, и бесцеремонно прикрикнула на молодых людей из свиты Рамона де Транкавеля, рискнувших высказать недовольство соседством с простолюдином. Молодые люди поспешно удалились и весь вечер старательно избегали случая вновь столкнуться с решительно настроенной девицей.

Сию молодую даму, ни на шаг не отходившую от Франческо и смотревшую на него преданным взглядом, звали, как вскоре выяснилось, Бланкой де Транкавель. Она приходилась графу Редэ четвертым, самым младшим отпрыском, отличалась крайне неугомонным характером, безмерным любопытством и умением заставлять окружающих испытывать к ней невольное уважение. Гай представления не имел, когда и как Франческо успел с ней познакомиться, а мимоходом глянувший на трогательную картину восседающих рядом наследницы Ренна и заезжего менестреля Мак-Лауд оскорбленно провозгласил:

— Вот так всегда! Сначала ноет, будто его не допускают в приличное общество, а не успеешь оглянуться — он уже там и вовсю любезничает, пока ты топчешься у дверей и робко спрашиваешь: «Можно войти?..» — после чего удалился на поиски достойной компании.

Убедившись, что с попутчиками все обстоит благополучно, Гай поискал в пестром круговороте необходимого ему человека, обнаружил его среди слушателей Франческо, и недовольно подумал: «Стоило нам здесь появиться, как все сразу же возжелали втянуть нас в свои темные дела. Неужели они не могли решить все сами, без постороннего вмешательства? И какая от нас может быть помощь — мы же понятия не имеем о творящемся здесь, если не считать имен хозяина замка и его детей да моего личного смутного ощущения, будто в этом великолепном Ренне не все ладно».

Человек, интересовавший сэра Гисборна, словно услышав его размышления, обернулся и еле заметно кивнул в сторону двери — не входной, а другой, спрятанной за занавесями в самом темном углу зала, и позволявшей очутиться на лестнице, выводящей в верхний двор. Что ж, обещания надо выполнять, кроме того, Гая крайне интересовало, какими секретами намерен поделиться с ним и Дугалом один из братьев де Транкавель, носивший весьма непривычное для английского слуха имя — Хайме.