Андрей Мартьянов - Законы заблуждений

Сицилия почти ничего не изменила. Конечно, любопытно посмотреть на настоящих королей и королев, неожиданно вступить в интригу с принцессой Беренгарией, поучиться от этой умной девочки новому, но в целом все осталось по-прежнему. Посему Казаков и полез в драку, начавшуюся на Северной башне Мессины. Он не искал острых ощущений, а просто хотел приставить себя к делу, которое бы понравилось и ради которого стоило бы жить. Жить здесь .

Чем все кончилось, известно. Рана в плечо, начинающееся заражение и неожиданная помощь от мессира Ангеррана де Фуа, настоящее имя которого большинством европейцев произносилось с отвращением.

Райнольда де Шатильона любить было не за что. Уважать – можно, но не любить.

Казаков начал уважать Рено вовсе не благодаря «чудесному исцелению», которое, скорее всего, основывалось на гипнотическом воздействии или какой-нибудь арабской экстрасенсорике. Шатильон оказался первым после Гунтера человеком, который Сергея понял, а самое главное – предложил выход из тупика. Если ты не хочешь быть здесь чужим, сделай так, чтобы этот мир изменился. В том числе – специально для тебя.

Совсем как у классика российского рока: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас…»

– Ангерран, вы должны молиться. Молиться, молиться, и еще раз молиться! Благодарить Господа и Деву Марию за то, что вы не мой подданный! Столь грубейшие ошибки королями не прощаются, вы это понимаете?

– Они прощаются лишь великими королями, сир, – пожав плечами, ответил Райнольд Шатильонский, посматривая поверх разбушевавшегося Филиппа-Августа. – А вы – великий король. Кроме того, еще не все потеряно. Подумаешь, сорок тысяч безантов! Не мелочитесь, это вам не идет, сир.

– Это вы, именно вы уговорили написать меня письмо Танкреду! – снова взревел французский толстяк. – И обещали доставить так, что об этом не узнает ни одна живая душа! Теперь Ричард обвиняет меня в вероломстве – видите ли, я поддержал Танкреда, а не англичан! Я начинаю сомневаться в вашей преданности, Ангерран, а когда я сомневаюсь, мне становится грустно!

– А когда вы грустите, – раболепно подпел Райнольд, – головы летят направо и налево. Сир, одна-единственная неудача, которая в сущности даже не неудача вовсе, заставляет вас быть грустным? Вам так важно поддерживать с… кхм… английским, как изволили изящно выразиться, бычком теплые дружеские чувства? Даже распоследнему пажу ясно, что лилии Франции и леопардов Англии объединяет только общая цель и ничего более. По крайней мере до тех пор, пока половина вашей – подчеркиваю, вашей! – страны находится под английским скипетром. Лично я не замечаю ничего общего между Британскими островами и Аквитанией. А также с Нормандией, Булонью, графствами Тулузы и Анжу… Эти столь разные земли связывает только одно – династия Плантагенетов. И они, смею заметить, ваши вассалы. Конечно, чисто номинально.

– Вы большой мастер переводить разговор на другую тему, – проворчал Филипп. – Не увлекайтесь. Все должно идти по порядку. Сначала поход в Святую землю, а затем уж выяснение, кто кому вассал и чьи конкретно земли лежат на побережье океана. А вы правы – меня мало волнует очередная истерика Ричарда и эти разнесчастные деньги вдовы. Но вот Кипр… Кипр – это серьезно. Если вы и с этим делом допустите промашку, я загрущу настолько, что утоплю вас в собственных слезах. И еще посоветую оруженосцам привесить вам на шею приличный булыжник.

– Изящная метафора, – скривил губы в улыбке Рено. – Не бойтесь, завтра же утром Ричард забудет и про свадьбу, и про Танкреда. Его не будет волновать ничего, кроме Кипра и поганых византийцев. Я уверен, что во время церемонии венчания подданные Андроника так обидят нашего теленочка, что он сам сядет на весла, лишь бы быстрее попасть на Кипр.

– Вы собираетесь сорвать венчание? – поразился Филипп-Август. – Имейте совесть, Ангерран! Дайте Беренгарии выйти замуж, а потом творите все, что угодно!

– Нет-нет, – Рено довольно улыбнулся. – Я же не могу оскорблять всех благородных дворян и клир, включая святейшего Папу? События произойдут не на венчании, а во время его проведения. Совсем в другом месте. Как вы могли столь дурно обо мне подумать?

– Дурно? – Филипп ухмыльнулся, пригладив редкие волоски на лысине. – Это еще не дурно. Когда я думаю о вас дурно, мне становится страшно: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. А у меня, к сожалению, в друзьях и помощниках такое чудовище, как вы.

– Польщен вашим доверием, – Рено хитро блеснул глазами, не прощаясь, развернулся и вышел. Он любил, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.

– Серж, ты к Танкреду за жалованной грамотой ехать не собираешься?

– Ну его…

– А на венчание Беренгарии завтра пойдешь?

– Да пошло оно все…

– Что, собираешься всю жизнь просидеть в монастыре? Кажется, сегодня ты перебрал с количеством вина.

– Перебрал. И что? Не твое собачье дело.

– Как знаешь. Мне твое настроение не нравится. Пойдем на море, купаться? Жарко…

– А чего, мысль. Пошли. Только за город. Они тут все отходы прямо в бухту выбрасывают. Не вода, а одно дерьмо.

Хлопнула дверь.

– Куда собрались, мессиры?

Лучезарная Элеонора Пуату изволила заглянуть в комнату, которую сестра-келарь выделила троим шевалье, дабы те не теснились к покоях королевы и принцессы.

– Погулять, – ответил Гунтер и тут же поспешно добавил: – Ваше величество.

Элеонора была одна. Аквитанка уже успела переодеться в домашнее платье, то есть на бархате было поменьше камней и драгоценной вышивки, нежели обычно.

– Налейте даме вина, в конце концов! – капризно потребовала королева-мать. – Сегодня, в такой радостный день, все какие-то унылые. Не понимаю, только, почему. Беренгария сказала, будто у нее разболелась голова и ушла пройтись в оливковую рощу, мадам де Борж не вылезает из церкви, и кается так, будто вчера согрешила с целым рыцарским копьем… Ангерран забегал, так у него тоже какие-то трудности, а на лице выражение, словно у человека страдающего несварением желудка. Мессир Серж! Вы меня слышите?

Казаков хмуро глянул на королеву.

– Разумеется, мадам.

– Возьмите, – Элеонора протянула ему внушительный пергамент, свернутый в трубочку. – Написала своей рукой. Моя подпись, малая печать Аквитанского герцогства и все, что необходимо, присутствует. Вы уж простите, сударь, но землю я вам не пожаловала. Будете титульным рыцарем Аквитании и непосредственно моим вассалом.

– Титульным – это как? – не понял Казаков, одновременно разворачивая лист. Написано, конечно же, по-латыни, но выглядит внушительно.