Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века

– Почему же нет? – пожал плечами Жора. – Если только это не будет фалернское…

Когда друзья, оживленно обсуждая меню предстоящего «банкета», скрылись за поворотом, на дороге из смерчика пыли, обычного в знойные дни, материализовался давешний носатый доброхот. Привычно обернув руку полой своего лапсердака, он подкинул на ладони некую цветную вещицу и укоризненно покачал головой вслед путникам…

Бал удался на славу! Таких фейерверков даже Георгий, избалованный китайской пиротехникой, которую у нас сегодня применяют и стар и млад, как в целях увеселения, так и в прямо противоположных, не видел никогда. А костюмы! А музыка! А угощение! А танцы!..

Торжественную павану сменял котильон, зажигательную спаньолетту – чинный гавот, сложный, как шахматная партия, турдион – милый в своей простоте бранли. Жора, помнится, последний раз наяву танцевал на одном из вечеров встреч бывших выпускников, лет десять назад, да и то больше «пристеночек», а мастерство его, к настоящему отчаянью приглашенных (еще в далеком будущем) Дорофеевым учителей, вопреки снам, сводилось к умению провести даму в некоем гибриде вальса и танго, по зажатости далеко превосходящем первое, но по расхлябанности – второе.

Леплайсан же, напротив, был на высоте!

Подобно нарядному мотыльку (король в своей новой инкарнации оказался подвержен эпизодическим приступам щедрости, а откладывать на черный день Людовик не умел), он порхал от одной группы приглашенных к другой, всегда успевая выхватывать из-под рук неповоротливых кавалеров – мужей, женихов и любовников – самых соблазнительных прелестниц. Пока оставшиеся с носом мужчины сопели и крутили ус, раздумывая, вызывать королевского любимца на дуэль (самоубийство, между прочим, со всех сторон – Леплайсан обучался фехтованию в Италии, а там в умении дырявить чужие колеты знали толк!) или сделать вид, что ничего особенного не произошло, он легко расставался с партнершей, приметив еще более привлекательную.

– Между прочим, – шепнул он на ухо Георгию, присев рядом с ним на банкетку, чтобы перевести дух и, попутно, освежиться бокальчиком бордо, – вон та дама в черной полумаске проявляет к вам, сударь, несомненный интерес…

Жора бросил взгляд в ту сторону, куда указывал шут, и действительно разглядел стройную и изящную, даже в тяжелом, по современной моде, парчовом платье, молодую женщину, поверх веера из страусовых перьев игриво постреливающую в их сторону глазками сквозь прорези шелковой маски. Неуклюже топчущийся рядом с ней верзила – не менее двух метров ростом и немногим меньше этого в плечах, что само по себе было неслыханно в субтильную эпоху, слыхом не слыхавшую о такой сатанинской шутке, как акселерация, равно как о тренажерах и «качалках», – казался задником театральной сцены, не более того…

– Хотите, Жорж, я вас представлю этой красотке? – великодушно предложил Леплайсан и тут же загорелся этой идеей: – Действительно, сударь…

– Да что вы, Людовик! – не на шутку перепугался Арталетов. – Бросьте! А что скажет ее кавалер?

– Да этот увалень не в большей степени ее кавалер, чем наш добрый Фридрих! – Шут кивком указал на Барбароссу, по обыкновению хлещущего вино в компании изрядно подвыпивших ландскнехтов. – Спорю на пять золотых экю, что она будет только рада поводу отвязаться от орясины!

– Да хоть на десять, – уныло промолвил Жора, хорошо помня свой «успех» у девушек в родном мире, в основном и позволивший освободить спящую мегеру из хрустального гроба. – Все равно ничего не получится…

– Ловлю на слове!

Легко поднявшись на ноги, Леплайсан подхватил упирающегося друга под локоток и потащил через весь зал к приметной парочке. Хватка у не отличавшегося могучим экстерьером шута была железной, и Георгий только скользил подошвами по гладкому, как зеркало, навощенному паркету в тщетных попытках затормозить.

– Мой лучший друг и друг короля, шевалье д'Арталетт к вашим услугам, сударыня! – представил «буксир» свою «баржу», едва они оказались поблизости от незнакомки в полумаске. – Сам не представляюсь, так как вам, прелестница, мое имя, вероятно, неплохо известно.

Прелестница кокетливо хихикнула в веер, скромно потупив глазки.

– Разрешите поинтересоваться вашим именем?

– Графиня Лезивье, сударь…

Жора почувствовал, что драгоценный дворцовый паркет куда-то уплывает у него из-под ног, подобно уходящему от перрона вагону… Графиня! Да еще Лезивье! Так это не плод больного воображения, не пустые мечты!..

– Позвольте!.. – обрел наконец дар речи могучий кавалер графини, носящий щегольскую форму королевских гвардейцев.

– Позволяю!.. – царственным жестом отмахнулся от него шут, норовя поймать узкую руку графини, затянутую в шелковую перчатку, чтобы запечатлеть на ней страстный поцелуй.

– По какому праву?.. – не унимался обалдуй, никак не желающий признавать своего очевидного фиаско, не то от упрямства, не то по причине крайней врожденной тупости.

– Оставляю вас, мои голубки, на пару минут… – сообщил Леплайсан Жоре и графине, не спускающим друг с друга глаз. – Aliis inserviendo consumer [54]… Поворкуйте тут, потанцуйте, а мы с господином… Ваше имя, сударь?..

– Барон де Жевондье, сударь!

– Де Жевондье! О боже, что за имя!.. Тут душновато: мы с господином бароном выйдем в сад несколько освежиться и попутно решить вопрос относительно прав и обязанностей. Не скучайте!..

– Он его убьет… – растерянно промолвил Арталетов, глядя вслед удаляющейся парочке.

– Кто кого? – спросила дама и тут же перебила сама себя: – Впрочем, какая разница!.. Вы танцуете, сударь?..

В саду, куда шум бала доносился едва-едва, упоительно пахло какими-то цветами, даже не подозревавшими о всевозможных удобрениях, стимуляторах роста, цветения и плодоношения, а также вообще о химии, да и о ботанике заодно, и яростно пиликал на своих балканских скрипочках целый оркестр сверчков, несомненно эмигрировавших во Францию откуда-то из Молдавии или Румынии. Луна любовалась на все это великолепие, скупо расходуя свой серебристый свет.

Графиня и Георгий, сжимающий в своей ладони ее нежные пальчики, сбежали по мраморной лестнице и сразу стали невидимыми для всех.

Сердце Арталетова бухало, словно давешний молотовый снаряд на Монетном дворе, грозя пробить грудную клетку и улететь куда-то с третьей космической скоростью, чтобы навсегда покинуть бренную Землю и уйти в просторы мироздания. Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья: мудрено ли – вот она, его мечта, его любовь, совсем рядом… Вовсе не бестелесный образ, вызванный из глубин подсознания ребенка семидесятых, зажатого суровой действительностью в жесткие тиски условностей, грезившего бесплотными призраками и абстрактными идиомами… Ее можно потрогать, с ней можно танцевать (боже, как боялся Жора в танце наступить своей хрупкой партнерше на ногу или допустить еще какой-нибудь непоправимый ляп!), можно поцеловать, в конце концов!..