Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века

– Сколько ни осталось – все мои.

– Ты не ерничай! – вскипел Блюкало. – Я ведь и без всяких уговоров тебя оставить могу! Русалы мне тоже нужны…

Помолчали, думая каждый о своем.

– А чего тогда уговариваете?

Водяной махнул рукой:

– Да без согласия-то никак… Мне ведь передать кому-то свой пост нужно, а это дело сугубо добровольное. Но простым русалом я тебя оформлю в два счета, оглянуться не успеешь!

– Ладно, ладно, давайте без повышенных тонов… А почему вы уверены, что я подойду на должность водяного? Пройду кастинг, так сказать. Какие требуются критерии, кроме того банального утверждения, что соискатель должен быть «свеженьким» утопленником?

– Чего-чего? – подозрительно сощурился Блюкало – чересчур уж мудрено говорил «гость», непонятно. – Ты сам-то хоть понял, что сказал?

Вздохнув, Жора принялся растолковывать дремучему авторитету смысл терминов, которые употребил.

– А-а! – наконец дошло до того. – Так бы и сказал, а то навертел, навертел – без поллитры не разберешься! Значит, так, – принялся снова загибать корявые зеленые пальцы Блюкало. – Во-первых, конечно, утопленник должен быть свежим – из лежалых даже русалы путевые не получаются, разве что лобасты [56]… Во-вторых, мне лично нужен русский – на французах этих, ерш им в глотку и во все остальные места, я уже обжегся… Ты ведь русский?

Георгий, припертый к стене, вынужден был признать очевидное.

– Во-во, – удовлетворенно подбоченился Порфирий и загнул третий палец: – А в-третьих…

– Стоп! – спохватился Жора, так и не дождавшись третьего условия. – Русский-то я русский, но не здешний… Вернее, не нынешний.

– Как это? – опешил водяной, застыв с двумя загнутыми пальцами. – Вчерашний, что ли? Или прошлогодний?..

– Нет. – Арталетов уже понял, что ухватился за нужную ниточку. – Скорее уж – завтрашний.

Водяной помотал головой, хлопнул полкружка отравы залпом и потребовал объяснений и доказательств. Конечно, и с первыми и со вторыми у Георгия был напряг, но он постарался…

– Что ж ты… – Сказать, что Блюкало выглядел разочарованным, значило ничего не сказать: он был убит, разгромлен, выбит из колеи. – Сразу не мог сказать, что ли?.. То-то я смотрю, ты на мои уговоры не поддаешься, а ведь я, не похвальбы ради, колоду гнилую уболтать могу. Дар у меня такой есть. Экстра… эксра…

– Экстрасенсорный?

– Во-во! – обрадовался водяной. – Эксрасорный! Это мне один ученый утопленник объяснил. Я его было помощником своим назначил, милостями осыпал, а он, зараза тухлая, к республиканцам перекинулся, да еще и не один, а двух самых симпатичных русалок совратил…

– Совратил?

– Сманил в эту… эми… эгра…

– В эмиграцию?

– В ее проклятую! Но над завтрашними я, конечно, не власть…

Порфирий сокрушенно поскреб в обросшем ракушками затылке, подергал бороду, словно пробуя ее на прочность, и пробубнил, глядя в сторону:

– Иди уж…

Георгий не понял. Он-то собирался сражаться за свою жизнь, бороться до последнего вздоха (хотя, как он подметил, в легких была вода – ни одного пузырька не вырывалось изо рта при разговоре), а тут его просто так, на халяву, берут и отпускают…

– Я совсем свободен? – уточнил он осторожно. – Могу идти?

– Сказано же русским языком: иди на все четыре стороны! – рявкнул водяной, снова хватая свою кружку и надолго к ней присасываясь. – Проваливай!

Не веря обретенной свободе, Жора поднялся с колченогого полусгнившего стула, на котором сидел, и попятился к пролому в борту, заменяющему дверь. Вода снаружи уже была не черной, а темно-зеленой – видимо, недалек был рассвет.

– Постой, – буркнул Блюкало. – Дай провожу…

– Да я сам как-нибудь…

– Провожу, – нажал водяной. – А то не всплывешь ведь или как-нибудь не так всплывешь…

Путь наверх, ко все более светлевшему над головой, чуть сморщенному утренним ветерком зеркалу речной поверхности, неторопливый и плавный, занял несколько минут, хотя глубина, чувствовалось, была небольшой.

– Тут торопливость совсем ни к чему, – ворчливо пояснял водяной, заботливо придерживая Арталетова скользкой лапой за локоть. – Выскочишь пробкой на поверхность, а кровь твоя и вскипит разом, позакупорит там все…

– Кессонная болезнь! – догадался Жора, вспомнив кое-какие книжки из жизни водолазов, запоем прочитанные в детстве.

– Не знаю уж, сонная или нет, – недослышал туговатый на ухо старик, – но жизни тебе не будет – хворей не оберешься, а уж по мужской части… Словом, вещь препоганая. Потому медленно нужно всплывать, медленно…

Видимо, всплывала странная парочка не вертикально вверх, а под углом в сторону берега, потому что, когда до колеблющегося ртутным морем розоватого зеркала осталось полметра, ноги Георгия наткнулись на поросшее водорослями дно.

– Вот и пришли, – вздохнул Блюкало, отпуская руку Арталетова. – Теперь топай сам… Прощевай, завтрашний, не поминай лихом! А если встретишь кого, на мое предложение согласного, – извести уж: за мной не встанет…

– Конечно, извещу! – заверил Георгий и хотел от души пожать зеленую лапу, но тут случилось что-то непонятное…

Вода, заполнявшая легкие и совершенно до того не беспокоившая, будто обычный воздух, внезапно превратилась в нечто настолько жгучее, словно это была концентрированная кислота или расплавленный свинец, и Жоре стало уже не до вежливости…

Солнце еще только вставало над Сеной, озаряя маковым цветом мелкую рябь, бегущую по свинцово-серому зеркалу, подернутому белесым туманом, будто закипающий ведьмин котел. Час был настолько ранним, что даже пташки, всем известно, недаром зовущиеся ранними, только-только пробовали свои голоса, слегка подсевшие от ночной промозглой сырости. Два человека, понуро бредущих с какими-то длинными палками, вроде удочек, на плечах по бегущей вдоль берега тропинке, казались в этом сонном царстве чем-то совершенно инородным, словно белые медведи в Каракумах или, скажем, твердокаменный коммунист на развеселой ночной дискотеке для сексуальных меньшинств…

– И чего это нас подняли ни свет ни заря? – позевывая, поинтересовался один из одетых в узкие темные платья ранних прохожих, в котором по мятой стальной каске на голове и похожему на бракованное ведерное донышко нагруднику можно было опознать городского стражника.

– Да судно, сказывают, какое-то ночью опрокинулось в половине лье вверх по течению, – рассудительно объяснил второй, постарше, перекладывая на другое плечо свою тяжеленную пику. – Народу перетопло – жуть. Бал был королевский, вот их, наверное, и понесло спьяну кататься…

– Ну, потонули и потонули, – равнодушно заметил первый, засовывая озябшие руки под мышки, чтобы согреться: утро выдалось не по-летнему зябким. – Нас-то что дергать спозаранку? Мы ведь не общество спасения на водах какое-нибудь.