Виктор Бурцев - Вечное пламя

– Нет, – соврал Иван. – Безделушка. Что-то народное.

– Народное, – фон Лилленштайн усмехнулся. – Да уж… Народное. А где конкретно вы получили этот предмет? Место. Как называлось место?

Лопухин вдруг понял, что онемел. То ли в горле пересохло, то ли судорога перехватила гортань, но он не мог вытолкнуть из себя ни слова.

– Не хотите говорить? Это ничего… Все же где-то я вас видел, но где?.. Послушайте моего доброго совета. Мне ведь совсем нет нужды вас убивать. Тем более что вы случайно попали во всю эту историю. Не сопротивляйтесь мне. Расскажите все, что знаете… Я очень хорошо отличаю правду от вымысла и могу с легкостью сказать, где вы соврали, а где сказали правду. Насчет безделушки вы врете. Вы информированы относительно некоторых качеств этого предмета. Судьба, древние войны… Я тоже все это знаю. Удивлены?

Иван покачал головой. Удивляться он, видимо, уже разучился.

– Мне просто хотелось вас разговорить, прежде чем подойти к главному. Дело в том, что я бы хотел избавить вас от этого груза.

– Он и так у вас…

Фон Лилленштайн покачал головой:

– Пока нет. Однако вы, наверное, даже не понимаете, что все происходящее с вами – заслуга этого камушка?

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Лопухин. У Ивана было такое чувство, что вот сейчас он ходит вокруг чего-то большого, важного, огромного до такой крайней степени, что и осмыслить весь масштаб невозможно. Но вокруг чего?

– Плен. Возможная виселица. Даже я приехал сюда только из-за него. Может быть… – немец внимательно прищурился на Ивана, – какие-то странности? Было что-то необычное, правда?

Иван хотел соврать, но вспомнил слова Лилленштайна о том, что тот видит ложь, и промолчал. Оснований не верить странному немцу у Лопухина не было.

– Вот видите… Это, – фон Лилленштайн погладит камень, – игрушка опасная в неопытных руках. И прежде всего для своего владельца. Я изучаю такие предметы давно. Вы не поверите, но есть целый институт, который занимается подобными находками. Секретная организация.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

Немец посмотрел на Ивана исподлобья.

– Я предвижу будущее, – он улыбнулся. – Не верите? Хотите эксперимент? – Он достал из стола бумагу и карандаш. Что-то написал. – Вот тут я напишу результат нашего с вами разговора. Вот. Пожалуйста. – Он свернул бумагу и отодвинул на край стола. – Потом мы с вами ее прочтем.

– Это ничего не доказывает.

– Как знать… Итак, давайте перейдем к главному. Времени мало. Я хотел бы избавить вас от этого груза. Но есть определенные правила. Вы должны подарить мне камень. Так порвется ваша связь с этим предметом, и я… вступлю во владение, скажем так.

Иван покачал головой. Усталость и апатия овладели им.

– Подумайте хорошенько. Потому что есть альтернатива, и она вас не обрадует. Ваша связь с камнем прервется, если вы умрете. Не сразу, конечно, пройдет некоторое время. Но мы можем и подождать, чтобы со временем взять этот предмет под свою опеку. У вас он не останется в любом случае. Я этого не допущу. Но есть выбор: добровольный дар и лагерь для военнопленных или… упрямство и виселица. Что вы выбираете?

Он осторожно, двумя пальцами взял свернутую бумажку, посмотрел на Ивана внимательно, с прищуром. Лопухин понял, что беседа кончилась. И надо выбирать.

Выбирать.

Надо.

В горле снова стало сухо. Язык, как жесткий наждак, раздирал нёбо.

– Я… вам камень не отдам.

И все. Как гора с плеч. Будущее, до того туманное и страшное, обрело вполне отчетливые очертания и, несмотря на весь свой ужас, уже не пугало.

Немец протянул ему бумагу.

«Вы откажетесь, и вас повесят», – было написано на листе.

Фон Лилленштайн холодно улыбнулся.

– Вот видите. Я могу видеть чуть-чуть вперед.

– Это ничего не доказывает, – буркнул Иван и встал.

Немец вздрогнул, прищурился.

– Постойте… Я вспомнил. – Он поднялся, поднял лампу и осветил лицо Ивана. – Да, конечно. Я вас видел… Видел. Там. На дороге, когда конвой, с которым я двигался, попал в засаду. Значит, моя карта у вас. Точнее, у Болдина. – Фон Лилленштайн покачал головой. – Видите, Иван Лопухин, какой непростой предмет попал к вам в руки? Сколько различных нитей сплелось в один сложный узел? Удивительно. – Он обошел пленного, распахнул дверь, кивнул стоявшим за ней солдатам. – А вы прощайте, Иван. Больше мы с вами не увидимся. Наверное, никогда.

Ивана вернули в сарай, где уже сидел Резун. Увидев Ивана, тот оскалился, хохотнул.

– Ну, политрук, как оно? Вымолил или в героя решил поиграть? А?

Лопухин сел у стены. Нашарил расплющенную тарелку. И неожиданно для самого себя улыбнулся.

– Чего лыбишься? – насторожился Резун.

– Да вот, представляю, как они тебя завтра на виселицу вздернут…

– С чего бы это? – Красноармеец вскочил. – Ты чего им наболтал, гнида?!

– Да уж постарался…

Резун шагнул было к Лопухину, но потом остановился.

– Э-э-э, нет. Это мы еще посмотрим. Я им еще кой-чего скажу, глядишь, передумают… Пригожусь еще… – Он плюхнулся на сено. – И пропуск у меня. Немцы своих слов не нарушают. Тут все честно, сказано – сделано. Не то что у некоторых пустобрехов…

Он успокоился и лег.

Иван еще долго в свете луны, едва-едва проникающем через щели в досках, рассматривал лицо Резуна. Тот улыбался чему-то своему, с закрытыми глазами представляя что-то приятное.

«А ведь он Болдина завтра сдаст со всеми потрохами. Да еще пойдет проводником, – подумал Иван, вытаскивая из сена миску. – Лилленштайн меня узнал. Стало быть, вспомнил про налет. Уж притворялся он там или с того света вернулся… какая разница? И карта… Что ж там, в карте, было особого? Он теперь Болдина не то что искать, травить станет. А эта гнида ему поможет…»

Иван осторожно встал. По телу пробежал холодок. Мурашки.

Тарелка сейчас более всего походила на специальную вилку, то ли для сыра, то ли для рыбы, что подают в ресторане – два широких зубца, широко расходящиеся в стороны, в зазубринах. Только очень большую.

Стараясь не шуметь, Лопухин подошел к спящему Резуну. Под ногой сухо щелкнул неведомо откуда взявшийся сучок. Иван замер. Красноармеец завозился, перевернулся на бок. Лопухин стоял в нескольких метрах от него, исполосованный луной, с разбитым, запекшимся ртом, кровью, размазанной по лицу. Страшный, будто мертвый уже…

Шаг. Еще один. Вот уже совсем рядом…

В разбитом колене проснулась колкая, острая боль.

Иван сжал зубы, оперся на здоровую ногу, занес над головой своей оружие и бросился на Резуна, стараясь нанести удар железной клешней точно в горло.

Сталь разорвала кожу на шее. Врезалась под нижней челюстью. Брызнула кровь, Резун заорал, вскинулся.

Но Иван, вцепившись как бульдог, все бил и бил его миской, целя в голову. Он несколько раз полоснул Резуну по лицу, в жуткой рваной, окровавленной дыре мелькнули зубы. Снова ударил в горло, но пробить гортань не смог.