Виктор Бурцев - Вечное пламя

– Понимаю, Лизонька, понимаю. Наши орлы госпиталь немецкий обнаружили, я потому и интересуюсь.

– Разрешите пойти с вами?! – Медсестра вытянулась по струнке.

– Не разрешаю! Вы у меня самый важный человек. Вас охранять надо.

– Тогда… – Лиза растерялась. – Тогда пусть берут все, что только можно.

– Ну, я, собственно, так и думал. – Болдин поправил фуражку и направился на выход. – Кстати, спросить хотел, бойцы-то не обижают?

– Что вы! – Лиза заметно покраснела.

– Ну, ладно, ладно… Если что, говори!

Он вышел.

Это был небольшой полевой госпиталь, развернутый на скорую руку и тем не менее с присущей немцам основательностью. Были растянуты большие навесы для раненых, ароматно дымила походная кухня, отдельно стоял большой шатер операционной, вход в которую закрывался несколькими пологами. Возле него постоянно вертелись санитары в страшных белых, заляпанных кровью фартуках. Отсутствие земляных укреплений и приличной маскировки говорило о том, что немцы не собирались останавливаться в этих местах надолго. Впереди – Минск.

Раненых было много, особенно тяжелых. Охранение госпиталя держалось подальше от операционной, откуда то и дело доносились крики. Одной из причин для того, чтобы держать дистанцию, была мысль о том, что завтра, может быть, и ты сам, доблестный солдат рейха, точно так же будешь орать под ампутационной пилой хирурга. От этого сердце неприятно сжималось, а в голову лезли дурные мысли.

Другой причиной был главный хирург, Генрих Зонеберг.

На среднем пальце он носил кольцо с девизом тевтонского ордена: « Helfen – Wehren – Heilen » [13]– и раз в неделю напивался медицинским спиртом, закрывшись в своей палатке. Генрих любил свою работу и искренне восхищался человеческим телом, почитая его высшим творением Господа. Оттого он ненавидел войну и все с ней связанное. Война, подобно вандалу, ворвавшемуся в величественный храм Рима, могла только уродовать, кромсать, рвать… А Генрих Зонеберг спал по три часа в сутки и боролся с войной как мог. Сшивал, выправлял, бинтовал. И гонял с территории госпиталя вооруженных солдат, которые этот самый госпиталь должны были охранять.

Потому охрана окопалась вокруг госпиталя, заключив его в ощетинившийся штыками периметр.

Медицинской роте было придано два стареньких «Pz.Kpfw.1» с двумя пулеметами на приплюснутой башне. Танкисты были единственными людьми, которые никогда не забредали на территорию госпиталя. Их командир имел жутковатую привычку спать под танком. Это место казалось ему наиболее безопасным.

Его стрелок-пулеметчик, Роберт Раупп, с которым командир участвовал в аншлюсе Австрии, в основном только и делал, что писал письма домой. Парень очень тосковал. Жена, сын… Все это звало его назад, туда, где мир, баварские сосиски и айнтопф из баранины с овощами.

« Пишу тебе первое письмо в этом году. Ты вложила в посылку письмо с такими милыми словами, что я их часто перечитываю. Ты пишешь о себе и нашем Юргене, и это звучит как привет из другого мира. Но путь оттуда к нам так далек, и мы должны отгонять от себя мысли о родине и доме. Даже если я сажусь и хочу написать милое письмо, оно все равно будет отчетом о нашем ограниченном мирке, и вряд ли что-нибудь еще найдет в нем место, кроме наших забот и надежд. И все же каждый раз, когда я держу в руках привет от тебя, в душе возникает теплое чувство, но все, кто здесь, вынуждены в тысячный раз подавлять свои чувства, а если кто и пытается выразить их в словах, то получается жалкая халтура. Но если нам удастся выбраться отсюда, все будет как раньше и мы опять станем друг другу ближе…»

Роберт Раупп, лежа на теплой броне, задумался и отложил карандаш в сторону. Из-под днища доносился грозный храп командира. В небе трепетал жаворонок.

В этот момент тунгус, никогда в жизни не бывавший в далекой-далекой Германии, взял парня на прицел.

Выстрел оборвал офицерский храп и спас Роберту Рауппу жизнь. Раненный в грудь, тот упал с брони и укатился в кусты, хрипя и задыхаясь. Там его через час подберут санитары. Командиру не так повезло.

В следующий момент из леса ударили пушки. Коробочку родного «Pz-1» разнесло в щепы.

Экипаж второго танка оказался более собран. Машина рыкнула двигателем, дернула с места, ушла от первого залпа. И, маневрируя, принялась поливать огнем позиции партизанской батареи.

Пушки рявкнули повторно. Танк вздрогнул и заткнулся.

«Ура-а-а-а!!!»

Немецкие окопы отозвались беспорядочным огнем.

Снова грохнула пушка. Снаряд разорвался посреди госпиталя, уничтожив кухню и убив нескольких ходячих раненых. Один из осколков пробил хирургический шатер, навылет прошил помощника-санитара и ушел куда-то к чертовой матери.

Генрих Зонеберг нахмурился, но оперировать не прекратил. Когда в операционную ворвались пахнущие потом и дымом люди, он только на мгновение повернул голову в их сторону.

– Медикаменты! – гаркнул русский.

Немец молча ткнул окровавленным скальпелем в сторону склада и покосился в сторону замершего в ужасе второго санитара.

– Ludwig, du sollst rechts stehen. Und die Instrumente zu halten. [14]

Среди партизан можно было жить. Конечно, не так, как в родном поселке, но все-таки неплохо. Жратва была вполне приличная. Окрестные колхозы, из тех, что не были разорены гитлеровцами, снабжали ушедших в леса бойцов едой и информацией. Жора запоминал людей, приходивших в отряд. Связных. На всякий случай. Кто знает, как сложится… А иметь список неблагонадежных всегда полезно. Задерживаться в лесах Жора не собирался. Хотя численность партизанских отрядов пугала: всю жизнь он провел в небольшом поселке, где проживало всего-то несколько сотен человек, а тут… армия. Немцы, пришедшие в середине прошлого месяца, привели с собой значительно меньше солдат. Да что там меньше, приехал танк и три бронетранспортера. Расстреляли председателя, развесили по деревьям партийную ячейку и назначили местную власть. Масштабы не те.

Но зато немцы дали Жоре власть. Вдоволь. Сколько мог взять. А руки у него были загребущие.

Поэтому свое будущее Жора еще не видел. Немцы? Партизаны?..

Партизаны были силой. Но среди них он был одним из многих. Да еще не сильно выделялся какими-то талантами. Так, пушечное мясо. А немцы признавали в Жоре… нет, не своего. Слишком жирно. Но право на власть они ему давали с лихвой. Жора становился судьей, палачом, хозяином становился. Всем тем, что получить при советской власти было – никак.

К тому же именно немцы сейчас заправляли этой землей, а никак не партизаны, вынужденные прятаться по лесам. Так что брать на карандаш людишек, что, живя под немцами, им же и вредили, стоило по целому ряду соображений. Этот списочек всегда пригодится.