Олег Авраменко - Принц Галлии

— Нет, — решительно покачала она головой. — Ничего у вас не выйдет.

— Ваше высочество считает меня недостойным? — едко осведомился Филипп. — Ну да, как же! Ведь вы, сударыня, дочь и сестра кастильских королей, а я — всего лишь внук короля Галлии. Мой род, конечно, не столь знатен, как ваш, а мой предок Карл Бастард, как это явствует из его прозвища, был незаконнорожденным… Ха! Черти полосатые! Он же и ваш предок! Значит, мы оба принадлежим к одному сонмищу ублюдков…

— Филипп!..

— Мы с тобой одной веревкой связаны, дорогая, — продолжал он, все больше возбуждаясь. — Мы просто обязаны быть на ты. И никаких возражений я не принимаю.

— Ну, а потом вы потребуете, чтобы мы… сблизились, не так ли? Дескать, коль скоро мы с вами на ты, то и наши отношения, как вы поговариваете, должны быть «на надлежащем уровне».

Филипп хлопнул себя по лбу.

— Ага! Так вот что вас волнует! Ну, если на то пошло, мы можем сначала сблизиться.

Он одним прыжком пересел с кресла на диван рядышком с Бланкой, как бы нечаянно обнял ее за талию и привлек к себе.

— Что вы делаете, нахал! — воскликнула она, изворачиваясь. — Что вы…

— Как это что? Иду на сближение, — с невозмутимым видом пояснил Филипп, однако глаза его лихорадочно блестели. Он отбросил с ее лба непокорную прядь волос и запечатлел на нем нежный поцелуй. — Вот мы и сблизились… Гм. По крайней мере, частично.

— Свинья! Наглец!

— А вы невежа.

— Да неужели?!

— А разве нет? За кем, свет души моей, я ухаживаю последние три недели? Ясное дело, за вами. И что в ответ? Меня не замечают! Ради кого я отослал господина де Монтини в Рим — жаль, что не в Пекин? Разумеется, ради вас…

— Ах! — саркастически произнесла Бланка. — Так, значит, это было сделано для моего блага!

— Вот именно. Он чувствительно мешал нашей любви.

— Так, так, так…

— А вы жутко обиделись на меня.

— Ай-ай-ай! Какая черная неблагодарность с моей стороны! — Она предприняла еще одну, впрочем, безуспешную попытку вырваться из его объятий. — Ведь мне следовало сразу же броситься вам на шею.

Филипп важно закивал с умиротворенным видом пастыря, чей беспутный прихожанин наконец решил взяться за ум.

— Итак, ты осознала свою вину. Что ж, отрадно… Но раскаиваешься ли ты?

— Раскаиваюсь? — искренне возмутилась Бланка. — Ну, это уже слишком! Может, мне еще стать на колени и попросить прощения?

— Гм… В общем-то, неплохая идея.

Слово «колени» вызвало у Филиппа цепочку тривиальных ассоциаций, побудивших его к активным действиям. Левой рукой он сделал молниеносный выпад вниз с явным намерением задрать ее юбки, но Бланка ни на мгновение не теряла бдительности. Она тут же лягнула его ногой и закатила ему звонкую пощечину — он почувствовал себя на седьмом небе от блаженства.

— Бесстыжий нахал! Похотливый самец! Гнусный извращенец!

С двумя первыми характеристиками Филипп, по-видимому, был согласен. Во всяком случае, против них он не возражал, чего нельзя было сказать о последней, которая очень огорчила и даже оскорбила его.

— Я извращенец? Да что вы говорите, Бланка?!

— А нет? Как же иначе вас называть после тех ваших советов господину де Шеверни?… Брр! — Бланку всю передернуло. — Бедная Матильда не знала, где ей деться от стыда.

Филипп оторопел. Он выпустил Бланку из объятий и, широко распахнув глаза, в молчаливой растерянности глядел на нее.

— О Боже!.. — наконец выдавил из себя он. — Бланка! Что ты нашла гнусного, а тем более извращенного, в моих советах Габриелю? Признаю, они были слишком откровенны, довольно нескромны, и мне, пожалуй, не следовало давать их при Матильде и прочих женщинах. Но из-за этого называть меня гнусным извращенцем… Черти полосатые! — Он схватил Бланку за плечи и быстро заговорил, прожигая ее насквозь пламенным взглядом: — Ты меня убиваешь, детка! До сих пор я полагал, что Нора была уникальна в своем невежестве, на тебя я даже подумать не мог — ведь ты у нас такая умница, такая вдумчивая и рассудительная. Я всегда считал тебя донельзя стеснительной, ужасно скрытной и потайной, но мне и в голову не приходило, что ты такая забитая, затурканная… Господи, да что и говорить! Когда мы с Норой… мм… сблизились, ей еще не исполнилось тринадцати лет, она была наивной и невинной девчушкой и понятия не имела, что значит быть женщиной. Тебе же скоро семнадцать, ты замужем, у тебя есть любовник — и ты такое несешь! Такой вздор, такую несусветицу!.. Позор твоему мужу — впрочем, если он вправду не спит с тобой, это отчасти оправдывает его. Но Монтини нет никакого оправдания. Позор ему, позор! Он не достоин быть любовником такой изумительной женщины, как ты. Твой Монтини — мужлан неотесанный.

— Филипп!

Он с вожделением облизнулся и нетерпеливо потер руками, точно в предвкушении некоего редчайшего лакомства.

— Обожаю девственниц, — сообщил он. — А ты настоящая девственница. Ты неиспорченная, целомудренная девчонка, чистая душой и помыслами, достойная воспитанница монахинь-кармелиток. — Его глаза засияли каким-то удивительным сочетанием нежности и похоти. — Я научу тебя любви, Бланка, хочешь? Поверь, нет ничего постыдного в тех ласках, которыми мужчина одаривает женщину и наоборот. Какие бы ни были те ласки, главное, чтобы они доставляли им обоим удовольствие не в ущерб их здоровью, а все остальное неважно… Ну, скажи: «хочу», милочка. Одно-единственное слово или просто кивок головы — и со мной ты испытаешь такое наслаждение, какого еще не знала никогда и ни с кем.

— Вы просто чудовище! — пораженно вскричала Бланка.

— Да, я чудовище, — подтвердил Филипп, притягивая ее к себе. — Я дракон. Грр!

Он попытался ухватить зубами ее носик. Бланка увернулась и наградила его еще одной пощечиной.

— Отпустите меня, вы, пьяная свинья!

— Я не свинья, я дракон. Пьяный дракон. А ты знаешь, милочка, что больше всего любят драконы — и пьяные и трезвые? Они просто обожают кушать невинных девушек — таких, как ты, например. А поскольку я дракон, голодный и пьяный дракон, то сейчас я тебя съе-е-ем! — последнее слово Филипп прорычал.

Одной рукой он прижал Бланку к себе, а другой принялся расстегивать ее корсаж. Она увертывалась, извивалась, брыкалась, лягалась, но вырваться из его объятий ей не удавалось.

— Прекратите немедленно! Я буду вас бить.

— Бей, — равнодушно ответил Филипп. Он как раз сосредоточил свое внимание на застежках, которые почему-то не хотели выполнять своей основной функции — расстегиваться.

— Я буду кусаться, — предупредила Бланка.

— Об этом я только и мечтаю.

— Негодяй ты! — сказала она и вдруг всхлипнула.

Оставив в покое корсаж, Филипп взял Бланку за подбородок и поднял ее лицо к себе. На ее длинных ресницах, словно капли росы, блестели слезы.