Олег Авраменко - Принц Галлии

С этими словами Елена торопливо вышла из спальни, но минуту спустя она вихрем ворвалась обратно и застала Филиппа и Бланку, стоявших возле кровати и целовавшихся.

— О Господи! — пробормотала она в полном замешательстве. — Что на меня нашло?!.. Простите меня, ради Бога. Я такая бестактная, я вовсе не скромная. Но я… Я это из лучших побу… Ох!.. Прости, кузен, прости, Бланка, но раз уж я вернулась… В общем, скажи мне, Филипп: ты действительно любишь Бланку? Только откровенно.

— Да, — ответил он. — Я ее очень люблю.

— И она очень любит тебя. Пожалуйста, не обижай ее, очень прошу… Ведь она просто обожает тебя.

— Не обижу, — пообещал ей Филипп. — Не волнуйся, Елена. Бланка сама не даст себя в обиду.

— Ты только не подумай ничего такого, кузен…

— Что ты, кузина! Уверяю тебя, я ничего такого не думаю. Сейчас я вообще не в состоянии о чем-либо думать.

Елена закатила глаза и протяжно застонала.

— Ах, да, да! Вот я недотепа! Ну, что ж это со мной, в самом деле?!

Она подобрала юбки и стремглав выбежала из спальни, громко хлопнув за собой дверью.

— Елена замечательная девушка, — сказал Филипп, снова подумав о Рикарде. — Такая веселая, общительная, непосредственная. И очень душевная. У тебя хорошая подруга.

— Да, — согласилась Бланка. — Она прекрасная подруга. Я ее очень люблю.

— И она тебя очень любит. А как переживает за тебя, надо же! — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Интересно, чем ты ее приворожила? Несмотря на ее пылкие заверения, мне все-таки кажется, что она безотчетно испытывает к тебе…

— Филипп! — воскликнула Бланка, чуть не задохнувшись от негодования. — Думай, что говоришь!

— Я говорю, что думаю, милочка, — кротко ответил Филипп. — Ты так прекрасна, что перед тобой не устоит никто — ни женщины, ни мужчины… Ну, ладно, замнем это дело.

Он бережно опустил Бланку на кровать, сам прилег рядом с ней и нежно поцеловал ее в губы.

— Филипп, — прошептала она. — Боюсь… Боюсь, я сейчас не смогу…

— Я тоже не смогу, дорогая. — Он ухватил губами прядь ее волос и потянул к себе. — Так я еще никогда не уставал.

— Мы с тобой будто сдурели.

— Да-а, здорово у нас получилось. Ты хочешь спать?

— Нет… То есть, не очень. Я уже немного выспалась, но… Понимаешь, мне немного больно…

— Понимаю, — сказал Филипп. — И кстати, мне тоже больно. Ты меня всего искусала.

— Ах, милый!.. — сказала Бланка, прильнув к нему. — Я… я совсем потеряла голову.

— И мы выделывали с тобой все, что я посоветовал тогда Габриелю, — продолжал он. — Тебе не стыдно?

— Нет, Филипп, не стыдно. Ни капельки не стыдно.

— Правда? И почему?

— Потому, что я действительно люблю тебя. Больше всего на свете люблю. Елена не ошиблась, она поняла это раньше меня.

— А ты когда поняла?

— Только сегодня. Там, в лесу, когда ты ласкал меня. Тогда я поняла, что давно люблю тебя. С самого начала, с первой нашей встречи. Боже, как я была глупа!.. Помнишь тот день, когда ты приехал в Толедо?

— Да, любимая, помню. Прекрасно помню — как будто это происходило вчера.

— Тогда я… Тогда у меня…

— Тогда ты стала девушкой, — помог ей Филипп.

— Да. Первый раз. И я была страшно напугана. Но Альфонсо утешил меня. Он сказал, что теперь я уже взрослая и могу выйти замуж. А когда я увидела тебя — ты был такой красивый! — то решила для себя: вот мой будущий муж.

— Правда?

— Да. Ты смотрел на меня, улыбался, украдкой строил мне глазки, и я подумала, что быть женщиной не так уж и плохо, если это позволит мне стать женой такого милого, такого очаровательного, такого… Я видела, с каким восхищением глядели на тебя все мои старшие подруги и даже взрослые дамы. Они просто умрут от зависти, думала я, когда мы с тобой поженимся… А потом… потом мне сказали, что я стану королевой Италии…

— И ты перестала интересоваться мной как мужчиной?

— Не совсем так. Я заставила себя видеть в тебе только друга. И все же… Когда у тебя был роман с Норой, я сходила с ума от ревности. Тогда я часто менялась с ней платьями и… иногда я даже надевала ее белье. Теперь я понимаю, что мне очень хотелось оказаться на ее месте; в ее одежде я чувствовала себя как бы чуточку ею. Поэтому я и подстраивала все так, чтобы люди думали, будто я встречаюсь с тобой. Зря Нора благодарила меня за такое самопожертвование — я делала это для себя, для своего удовольствия, хотя сама об этом не подозревала. И знаешь, мысль о том, что в меня украдкой тычут пальцами, что за моей спиной шушукаются, была мне приятна. Я сгорала от стыда, но вместе с тем чувствовала себя на верху блаженства. А когда отец вызвал нас с Норой и Альфонсо и грозно произнес, обращаясь ко мне: «Ах ты бесстыжая, развратная девчонка!» — я чуть не задохнулась от счастья…

— И даже тогда ты не поняла, что любишь меня? И не раскрыла мне глаза на то, что я люблю тебя.

— Наверно, я испугалась, Филипп. Я всегда боялась тебя, боялась потерять из-за тебя голову. И, кажется, мои опасения не были напрасными… Я так убеждала себя, что люблю Этьена — он очень милый, очень добрый, очень хороший. Но ты… ты…

Филипп крепко обнял ее и поцеловал.

— И что же мы будем делать, Бланка? Теперь, когда мы знаем, что любим друг друга?

— Не знаю, — всхлипнула она и зарылась лицом на его груди. — Ничего я не знаю. Я не хочу думать о будущем.

— А надо… — Филипп не успел развить свою мысль, поскольку в этот самый момент раздался громкий стук в дверь.

Бланка торопливо натянула на себя и Филиппа одеяло и спросила:

— Кто там?

— Эрнан де Шатофьер, — послышался за дверью знакомый баритон. — Прошу прощения, сударыня, но…

— Я здесь, — отозвался Филипп. — Что тебе надо?

— Тебя. И немедленно.

— Что-то стряслось? — всполошился Филипп, тут же соскочил с кровати и начал второпях одеваться. — Он не сознался?

— Да нет, сознался, — ответил Эрнан с какими-то странными интонациями в голосе. — Однако палачам пришлось хорошенько поработать!

— Матерь Божья! — ужаснулся Филипп. — Вы что, пытали его?! Вы его изувечили?

— Нет-нет, ни в коем случае. Но его пришлось долго бить. Очень долго, черт возьми! Целый час мы запугивали его пытками, палачи показывали ему клещи, плети, прочие свои причиндалы, детально описывали, как их используют, какую жуткую боль они причиняют — а он хоть бы хны…

— Так вы добились от него признания?

— Вернее, мы выбили из него признание. Это было не шибко приятное зрелище. Он ведь такой хрупкий, такой неженка, он так пронзительно визжал, то и дело терял сознание…

— Прекрати! В каком он состоянии?

— Сейчас в плачевном. Но через неделю-другую будет в норме… чтобы достойно взойти на эшафот.