Андрей Родионов - Послушник

Осер, Куртене, Мижен и Монтаржи были для нас исключены: вернувшиеся разведчики докладывали о размещенных там английских и бургундских гарнизонах, что приведены в полную готовность. Повсюду объявлено о группе бунтовщиков, обещаны деньги, коровы и налоговые послабления тому, кто нас выдаст. Увы, крестьяне молча выслушивали заманчивые посулы, тихо кляня про себя оккупантов и втайне молясь об удачном завершении нашего пути.

Встревоженным ульем вся Франция гудела о походе простой крестьянки, что в сопровождении братьев и земляков идет к дофину, чтобы вдохновить его на битву с англичанами. Последнюю неделю нам то и дело приходилось пробираться к желанной цели лесными тропинками и звериными тропами. Время от времени молчаливые крестьяне провожали нас такими буераками, куда здешние Макары телят не гоняли лет триста – четыреста. От денег проводники упорно отказывались, робко просили лишь благословления Жанны-Девы, а получив требуемое, со счастливыми лицами исчезали.

В ночь на двадцатое января я получил долгожданный ответ. Давно отмечена, и не мной, странная закономерность. Ты можешь страстно хотеть какую-то вещь, жаждать и вожделеть ее. Но жизнь, как бы насмехаясь и играя, не дает попасть желанному предмету в твои руки, каждый раз мешает нечто непредвиденное.

Чем ближе ты подбираешься к вожделенной цели, тем выше преграды, тем сложнее их преодолеть. И когда ты, потратив неимоверные усилия, преодолев горы и переплыв океаны, прошибив лбом все двери, получаешь искомое, то вместо радости чувствуешь лишь досаду и опустошенность. В двадцать первом веке психологи называют эту ситуацию «разочарованием достижения». Полная чушь!

Фокус в том, что та вещь тебе вовсе не нужна. Жизнь честно пыталась тебя остановить, но ты рвался к цели наперекор всему. Кого ж винить, что теперь ты чувствуешь угрюмое недовольство? Но если тебе на самом деле необходимо что-то, жизнь подносит его на блюдечке прямо под нос…

Я неподвижно замер, скорчившись за толстым деревом, которое на уровне груди расходится, вознося к небу сразу два ствола. Отсюда замечательно видно и превосходно слышно происходящее, выходит, недаром я крался следом за двумя воинами из приданного нам конвоя, какие о чем-то долго шушукались перед отбоем.

– По сто золотых монет на каждого? – ахает грубый голос.

– Что ты орешь, болван? – рычит в ответ лейтенант де Грие, правая рука и дальний родственник шевалье Бертрана де Пуланжи. – Немедленно захлопни пасть, пока ты не поднял на ноги весь отряд!

– Простите, ваша милость, этого недоумка, – вмешивается в разговор какой-то человек. Его мягкий голос, вкрадчиво-шелестящий, прекрасно мне знаком, это мэтр Клемансо, эконом коменданта Вокулера. – Как вы собираетесь это проделать?

– Да очень просто, – насмешливо отзывается де Грие. – Главное, чтобы девка сдохла. Нет никакой необходимости, чтобы она попала в плен живой, как раз такой вариант заказчикам нежелателен! Завтра ночью я заступаю дежурить по лагерю, а вы трое держитесь поближе ко мне.

– Не нравятся мне ее братья. Прямо дрожь по телу идет, как они зыркают своими бешеными глазищами! – честно признается второй солдат, высокий рыжеволосый толстяк с приятным открытым лицом. Так и кажется, что пробасит: может, по пиву, мужики? В общем, свой человек. Но слаб на деньги, как и прочие.

– Братья – не твоя забота, дурень, – рычит лейтенант. – Сказано: о них позаботятся!

Я бесшумно отступаю назад, легкой тенью скольжу меж деревьев. Человек, получив разум, заодно научился говорить, а потому передние доли мозга, что отвечают за речь, вздулись подобно бицепсам у качка. Но мать-природа ничего не дарит просто так. Объем черепа не увеличился, куда уж боле, и так женщины рожают в муках. Пришлось пострадать затылочным долям, резко уменьшившимся в размерах. Теперь человек умеет мыслить и говорить, а вот ночное и сумеречное зрение – увы!

Но Третий орден францисканцев для того и содержит ученых монахов, чтобы те боролись с позорными недугами и слабостями. А потому лично у меня с ночным зрением все в порядке. Я без труда нахожу старшего из «братьев», шепчу на ухо:

– Проснись немедленно! Но только тихо, не шуми!

– Я не сплю, – отзывается Жак де Ли хриплым шепотом, в руке зажат кинжал, кончик лезвия уперся в мой живот.

Приставив губы к уху, я вкратце пересказываю ему подслушанный разговор.

– Ты можешь решить проблему с лейтенантом? – коротко интересуется рыцарь.

Я ухмыляюсь:

– С радостью.

– Вот и отлично, – решает старший «брат». – А теперь иди спать, до рассвета осталась пара часов.

Ранним утром нас тихо будят замерзшие часовые. В вырытой яме пылает живительный костер, разожженный так умело, что с пяти шагов и не заметишь. Выпив по кружке горячего вина, люди немного согреваются. Я неотрывно гляжу на Жанну, похожую на озябшего воробышка, та осторожно берет у меня кружку с горячим травяным чаем; глянув благодарно, тут же припадает к питью посиневшими от холода губами. А в груди, помимо нежности к этому дивному созданию, поднимается волна злобы и ненависти к де Грие. Как смеет лейтенант даже думать о том, чтобы причинить ей зло? Наказание мерзавцу одно – смерть.

Подходящий случай подворачивается днем, при переправе через стремительную местную речку. Она не особенно и широка, метров около пятидесяти, но моста поблизости нет, мы переправляемся вброд. Де Грие, не умеющий плавать, очень боится утонуть, а потому снимает панцирь, аккуратно укладывая на запасную лошадь. Над ним уже устали подшучивать, решили: пусть себе чудит. Больше в отряде так никто не поступает, ведь если с той стороны реки засада, то под градом стремительных стрел ты уже не успеешь надеть броню.

Во время переправы я держусь рядом с предателем и, выбрав подходящий момент, коротко, без замаха, бью его стилетом в левую почку. Тут важна не столько сила удара, сколько точность. Лейтенант на мгновенье задыхается от чудовищной боли, лицо стремительно бледнеет, выпустив поводья, он кулем валится с лошади. Быстрое течение мигом подхватывает корчащееся от боли тело, играючи уносит вдаль. Плюнув в ледяную воду, я пришпориваю своего жеребца с самым независимым видом.

Пропажа обнаруживается лишь через несколько минут, когда лошадь де Грие прибывает на тот берег без седока. Поднимается суматоха, организуют было поиски, но все безрезультатно. Всем ясно, что не умеющий плавать лейтенант не имеет никаких шансов выплыть из бурного потока.

Я ловлю внимательный взгляд среднего из «братьев», медленно киваю в ответ, тот сухо улыбается. Лишь через полчаса я понимаю смысл улыбки: «братья», до того относившиеся ко мне с некоторой настороженностью, наконец признали за своего. Если честно, это радует. Клод выросла под их присмотром, она уважает и любит семью де Ли, а потому мне приятно их одобрение.