Валерий Елманов - Око Марены

Поначалу, когда весть об окончательно спятившем купце долетела до ушей Константина, он не придал ей никакого значения – мало ли у кого какая блажь бывает. К тому же память о любимом брате дорогого стоит, а уж чего-чего, но денег у старейшины арабского землячества было предостаточно. Коли нравится ими сорить – пускай, авось шустрые рязанцы подметут.

Однако потом до него долетели и другие вести, которые представляли загадочное поведение араба совсем с иной стороны…

Их передал через Тимофея Малого извечный конкурент араба – Исаак-бен-Рафаил. Точнее, даже не передал. Так, зашел как-то в гости прицениться к пшенице Малого, которую тот собирался везти в господин Великий Новгород – у тех опять был недород, так что выгода обещала стать немалой. Торг не удался, поскольку жадный иудей не предложил и половины тех гривен, которые Тимофей рассчитывал выудить из новгородцев.

Но уходить просто так, не отведав ничего в гостях, невежливо, вот и задержался Исаак малость, попивая ароматный пахучий квасок, настоянный на смородиновом листу. А где квасок, там и неторопливая беседа тянется – о том о сем. Вот по ходу дела и выразил иудей свое изумление столь странным поведением араба. Исаак негромко заявил, что он сам, частенько бывая в Багдаде, имел честь знавать всю его почтенную уважаемую семью. И довелось ему как-то выслушать рассказ о том, как лишь под старость лет удостоил Аллах его отца, уже имевшего пять дочерей, рождением сына. К тому же мать Ибн-аль-Рашида умерла при родах, после чего престарелый родитель купца уже так и не женился. Вот и выходит, что вроде бы брата у араба никогда не было, тем более младшего. Мало того, когда Тимофей Малой выразил сомнение в услышанном, Исаак-бен-Рафаил тут же выразил готовность немедленно сменить свою веру, если он хоть в чем-то посмел сейчас обмануть столь гостеприимного хозяина.

Услышанному от иудея сам Малой не придал особого значения, только подивился слегка. Лишь потом, наутро, он призадумался. Во-первых, несколько странноват был сам визит. Никогда иудей не торговал пшеницей, предпочитая более компактные и дорогостоящие товары. Во-вторых, только непроходимый дурак может закупать товар у соседа купца, особенно если известно, что тот уже практически собрался уезжать с ним. Этот крючконосый хитрец дураком никогда не был. Скорее даже как бы наоборот. Дел с Тимофеем ранее иудей никогда не вел, и – в-четвертых, – Малой даже никогда не слышал, чтобы Исаак хоть раз, находясь в гостях у русских купцов, отведал или испил что-то. Кроме, разве что, колодезной родниковой воды.

Словом, все это было настолько странно, что Тимофей порешил немедля известить о загадочном визите своего князя. Однако дел перед отъездом хватало, и вспомнилось ему об удивительном госте уже на пристани, незадолго до отплытия. Несколько смущаясь, Малой все рассказал Константину как бы между прочим, словно о забавной безделице, поминутно ожидая, что князь начнет высмеивать его за такие пустячные пересуды и сплетни, будто ни о чем серьезном нельзя поговорить. Увидев же, что слушают его очень серьезно, вовсе не собираясь потешаться, Тимофей окончательно осмелел и – будь что будет – выплеснул перед князем все свои соображения и догадки.

Сам Константин поначалу больше делал вид, что слушал. Вид же имел серьезный лишь для того, чтобы ненароком не обидеть собеседника. Ну и нету брата у Ибн-аль-Рашида, подумаешь. Стало быть, точно у араба крыша поехала.

– Ну а сам-то ты что обо всем этом мыслишь? – спросил он, прищурившись, едва купец умолк.

Малой приосанился. Нечасто князь с купцом совет держит, ежели, конечно, речь не о торговых делах идет. С ним, Тимофеем, такое и вовсе впервые происходит. Значит, уважает, так что тут впросак попасть – себе дороже выйдет. Однако раз спрашивает – стало быть, надобно ответить, и Малой насмелился.

– Метится мне, княже, – откашлявшись, как можно солиднее и важнее произнес он. – Прав Исашка-иудей. Нет у арапа никакого брательника.

– Брата не было, а ларец от него был?

– Ларец беспременно был, – подтвердил Малой. – Резаны так попросту никто раздавать не будет. Да и не стал бы он его искать вовсе, коли никогда не было бы. Почто?

– И что ж там такое дорогое у него лежит, что он за него, по слухам, готов два десятка гривенок выложить, да еще новгородских? – рассуждал князь вслух.

– Окромя самоцветов [145]нет такого товара, чтоб эти гривны обещанные окупить, – твердо ответил Тимофей.

– Мыслишь, стало быть, самоцветы у него в ларце заветном, – загадочно хмыкнул Константин.

– Я про товары говорю, кои гривен дареных стоить могут, – вежливо, но твердо поправил князя купец. – А про ларец тако мыслю – иное что-то там лежит. И такое, что лишь самому купцу потребно, а иным прочим без надобности. Одно токмо невдомек – почто он истины с самого начала не сказывал, почто в секрете утерянное держит, а? – И Малой вопросительно уставился на Константина.

Князь молчал, рассеянно выковыривая острым носком синего сафьянового сапога застрявшую между двумя бревнами щепку. Напрямую спрашивать у Ибн-аль-Рашида было бы глупо, а на ум никаких догадок, хотя бы в виде допустимой гипотезы, как назло, не приходило.

Но и этот разговор не возымел бы никакого продолжения, если бы не вернувшийся вместе с остальными дружинниками с «больших маневров», как их высокопарно окрестил Славка, березовский ратник Охлуп. Именно он, проходя в момент пожара мимо купеческого склада, пособлял его тушить и вытаскивать товары на улицу. Ларец Охлуп подобрал уже наполовину обугленный. Обгоревшая донельзя верхняя его крышка и вовсе отвалилась напрочь, бока тоже изрядно пострадали, и относительно целым оставалось только днище. Будучи в своей деревне искусным древоделом и не расставшись с этим увлечением даже на княжьей службе, Охлуп заинтересовался искусно вырезанным на стенках ларца узором, каких доселе он не видывал. Если бы вещица оставалась целой, то он непременно вернул бы ее купцу, но огонь успел сделать ее практически непригодной для дальнейшего использования. К тому же внутри ничего не было, так что совесть дружинника, решившего оставить его у себя с мыслью на досуге рассмотреть получше, была чиста.

Досуг же у Охлупа выдался не далее как вчерашним вечером. Повертев ларец в своих мозолистых руках, он немного не рассчитал, и штуковина развалилась окончательно. Ратник даже не успел подхватить днище, как оно рухнуло на пол, расколовшись на мелкие кусочки.