Валерий Елманов - Око Марены

– А видоком тому был дружинник по имени Мокша, – добавил в этом месте десятник Любим, опасаясь, что князь не поверит ратнику на слово и опозорит всех его людей обвинением в татьбе. – Я его тоже с собой захватил. Ежели повелишь, княже, так он там во дворе у приступка [146]остался.

В ответ Константин лишь мотнул отрицательно головой, внимательно слушая Охлупа, а тот смущенно продолжил, что он, дурень, и тут не заметил бы эту пластинку, занявшись сбором кусочков диковинного узора, ежели бы не Мокша, узревший оную вещицу на дощатом полу.

С этими словами он выложил на стол перед князем маленькую, величиной с ладошку, тонкую золотую пластиночку с хищным кречетом.

А так как слухи, к тому же весьма преувеличенные, о том, что нашедший деревянный ларец станет счастливым обладателем целого мешка с золотом, уже дошли до дружинников, то вновь именно Мокша, сопоставив все, выдвинул предположение, что этим везунчиком мог стать Охлуп, если бы не разломал его окончательно. Они долго судили и рядили, гоже или нет относить купцу обломки, но тут как раз вошел Любим и резонно предложил принести находку вместе с останками ларца к князю. Пусть, мол, он и решит, как им дальше быть.

Когда он закончил говорить, Константин молча хлопнул в ладоши и повелел возникшему в дверях челяднику немедля отыскать Зворыку. Лишь после этого он, повернувшись к десятнику и загадочно улыбаясь, объявил, что ларец тот самый, а у купца в Бухаре столько знакомых мастеров, что они легко его восстановят. Награда же, которую заслужил Охлуп, будет выплачена за купца самим князем, включая и по паре гривенок Мокше и Любиму.

Расчет с дружинниками Зворыка произвел почти моментально. После чего князь, отпустив всех, уселся поудобнее на лавку и вновь взял в руки пластинку. Еще раз повертев ее и так и эдак, он бережно положил кречета на стол и задумался.

Сомневаться в том, что перед ним не мифическая память о брате, а самая настоящая пайцза [147]Чингисхана, не приходилось. Золото указывало на достаточно высокий ранг его обладателя. Правда, изображена была не тигриная голова, а всего лишь птица, но если вспомнить, что, по свидетельству некоторых арабских летописцев, на знамени Чингисхана был изображен именно кречет [148], то становилось ясно, что уровень пайцзы все равно достаточно высок.

Следовательно, арабский купец Ибн-аль-Рашид является тайным соглядатаем великого монгольского бандита. Тут все ясно. Но это только во-первых. А вот во-вторых – что с ним делать – предстояло еще обдумать.

Вариантов было несколько. Можно было вернуть, изобразив из себя дурачка, тем более что обычный русский князь и впрямь ни черта бы не понял. А потом подсовывать ему потихоньку именно те сведения, которые нужно. Словом, сыграть дяденьку втемную. Но беда в том, что это купец, то есть вольный человек. Он из-за своей работы то тут, то там пребывает. Все равно увидит многое из того, что ему видеть нельзя. К тому же тогда так и останутся неизвестными и задачи лазутчика, и то, что он уже увидел. И главное – неясно, что ему известно о новом оружии.

Вариант номер два – самый простой. Припереть к стенке, расколоть на всю катушку, после чего размазать по той же самой стенке. Жаль только, что он в большом авторитете у своей братии. Искать будут и дознаться могут. Тогда-то уж точно прости-прощай большая торговля на Рязани. Купцам ничего не докажешь – самодур-князь угрохал именитого купца, и все тут. А даже если и не дознаются. Все равно слух пойдет – порядка в Рязани нет, коли такие именитые люди пропадают в самой Рязани. Где-то в другом месте его повязать, так он в одиночку не ходит со своим товаром – только вместе с другими.

– Стало быть, оставался третий вариант – перевербовать. Был он самый рискованный и при нем можно запросто самому оказаться в дураках, но зато и выигрыш сулил крупный в случае успеха. Двойной агент – это намного лучше, чем тот, кого работают втемную, – об этом Костя знал по скупым рассказам своего двоюродного братца, который служил в КГБ. Когда пришедшие к власти демократы «ушли» его на пенсию, он, от скуки конечно, иной раз в застольных беседах позволял себе упомянуть о некоторых методах работы конторы.

Но ведь хитрюган Ибн-аль-Рашид мог наобещать с три короба, а потом, отъехав подальше с Руси, гордо рассказывать Чингизу, как он ловко надул русского князька. Да и прижать будет нечем. У него здесь ни семьи, ни дома, да вообще ничего. А нужен крючок, причем надежный и очень прочный, чтоб не соскочил. Впрочем… Константин почесал в затылке, вновь хлопнул в ладоши и велел Епифану позвать сюда златокузнеца Румяна. Из всех прочих тот выгодно отличался тем, что был достаточно угрюм, можно сказать, нелюдим, да к тому же имел лишь единственного сына – всех близких он потерял лет десять назад, во время большой замятии между Всеволодом Большое Гнездо и рязанскими князьями.

Что от него требуется, Румян понял сразу, да и не было в княжеском заказе на сей раз ничего мудреного. Подумаешь, пять точно таких же птичек сделать. Эка ерунда. Ему даже немного обидно стало – нешто он из чести у князя вышел, коли ему такую плевую работенку подсовывают.

– Тут и юнота [149]мой справится. Оно ведь…

– Не токмо юноте, но и сыну родному ни полслова, – сразу перебил его Константин. – И чтоб никто даже видеть не мог, что ты там делаешь и над чем работаешь. Потому именно тебе и доверил, что знаю: коли ты роту дашь, что о птичке этой ни одна жива душа не узнает – стало быть, не узнает. Да что там роту – я твоему простому слову больше, чем иной роте, поверю.

– Вона как, – подивился Румян. – Ето совсем другое дело. А за веру твою благодарствую и будь внадеже – никому ни полслова не вымолвлю, да и не с кем мне лясы точить. А ежели дозволишь, то я ее краше смастерю, чтоб…

И вновь князь яростно замотал головой, обрывая старого ювелира на полуслове:

– Именно такую. Чтоб ни один глаз не отличил. Даже если где какая царапинка прочерчена, так чтоб и на остальных пяти тоже такая же была.

– Пять ден терпит? – осведомился Румян деловито, пояснив: – Без подручного отвык. Опять же цвет подобрать надобно, чтоб ни темнее, ни белее не была.

– Терпит, – кивнул Константин.

– Сделаем, – заверил мастер.

Ювелир сдержал слово. Уже наутро пятого дня у князя на столе лежало шесть совершенно идентичных кречетов. Битых полчаса Константин пытался понять, какая именно из них подлинная, а какие сработаны Румяном.

– И впрямь не отличить, – восхищенно заметил он.

– Чай, не лаптем щи хлебаем, – ухмыльнулся тот польщенно и подтолкнул к Константину одну из пластин. – Вон она, самая первая.

– А ты как узнал, – насторожился князь. – Выходит, не до конца они схожи, есть в чем-то отличка?