Валерий Елманов - Око Марены

– То есть и ты тоже остаться решил? – изумленно повернулся к юному Эдисону Константин. – А как же полжизни за НИИ без покойников?

– Что значит – тоже? – хмыкнул возмущенно Минька. – Я, между прочим, самым первым эту штуку увидел. Все спали еще. И ты тоже дрых, княже, причем без задних ног и похрапывал при этом от души, – насмешливо покрутил он головой.

Ему очень не хотелось говорить, как он в первые секунды, едва только сообразил, что именно перед ним находится, чуть не запрыгнул вовнутрь, и лишь затем, опомнившись, побежал будить остальных. Как все они ликовали и радовались появлению этого загадочного клубневого сплетения, но уже спустя минуту, не сговариваясь, но почти одновременно, вдруг помрачнели, многозначительно переглянулись и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящего по соседству Константина, нырнули в свой шатер на совещание.

Причем за все время краткого «совета в Филях» каждый из них пытался уговорить остальных двух, что только у него самого дела здесь настолько важны, что добить их до конца может лишь он сам, а остальные пусть отправляются назад.

Придя же к окончательному пониманию того, что каждый из них твердо настроен остаться, заговорили о Константине. В конце концов, и здесь пришли к единодушному выводу, что без настоящего «своего» князя придется туговато, но, с другой стороны, он столько натерпелся в этом мире, да и не только в этом, что можно попробовать разве только деликатно намекнуть ему на всю нецелесообразность ухода, а там как он решит. Кто будет делать этот тонкий намек – сговориться не успели, потому что переговоры были прерваны внезапным пробуждением самого Константина.

Поэтому сейчас, на прямой вопрос: «А что было дальше?» – последовал уклончивый Минькин ответ:

– Остальных я разбудил, – и затем, хоть и вскользь, последовало искреннее признание: – Поначалу обрадовались, а потом каждый про свое вспомнил. Ну, про то, что не доделал, – пояснил он. – Короче, нельзя нам сейчас уходить. Ну никак нельзя. Вот и решили мы все трое остаться. Тебя как раз разбудить хотели, да ты сам к тому времени встал.

– Стало быть, и у тебя недоделанное осталось? – уточнил Константин.

– Ну, ты хоть и князь, а тупой, – протянул Минька возмущенно и ехидно поинтересовался: – С того года начнем. Ну-ка, честно ответь, без моих гранат ты до рощи Перуновой добрался бы?

– До дубравы, – уточнил Константин, на что Минька досадливо отмахнулся рукой:

– Один хрен. До леса, короче. Так как? Ничего не оставалось, как согласиться:

– Вряд ли.

– Да не вряд ли, а точно, – подытожил Минька. – А Глеб тебя держал бы в живых так долго, если бы ему их секрет не нужен был?

И вновь не дожидаясь ответа, продолжил:

– Фигушки. Теперь к этому году перейдем. Тот же Сергий без арбалетов, которые мы с Мудрилой состряпали, да без гранат, смог бы банду Гремислава остановить? Да никогда. Мне дальше перечислять или?

– Не надо, – быстро сказал Константин.

– То-то, – удовлетворенно улыбнулся Минька. – А ведь это только начало оружейно-технической революции на Руси. На самом-то деле тут пахать и пахать. Гранаты с арбалетами – это семечки, – он пренебрежительно махнул рукой, – первый этап, даже предварительный. Мы уже сейчас, совсем скоро, пушки лить начнем. А дальше еще тяжелее придется.

Словом, работы – непочатый край. А без этого оружия твое объединение всех князей и Славкина выучка – при всем моем к нему уважении – это лишь пятьдесят процентов успеха.

– А твое оружие – сто процентов, – буркнул недовольно Вячеслав, явно нарываясь, но Минька был настроен на удивление миролюбиво:

– Ты же знаешь, что нет, Слава. Всего двадцать-тридцать, не больше. Ну, максимум, сорок. Но это в очень умелых руках. Просто все дело в том, что твои и мои проценты складываются. Стало быть, вместе это уже минимум семьдесят, а то и восемьдесят.

– Иными словами, ты тоже остаешься? – уточнил Константин.

– Ясное дело, – пожал худенькими, по-мальчишечьи щуплыми плечами Минька. – Я, конечно, был бы рад уехать, – не утерпел он, чтобы не съязвить напоследок. – Но вы ж без меня пропадете. Так что приходится.

– На вид пацан пацаном, а понту – как у деда столетнего, – восхищенно заметил Вячеслав. – Одно слово, министр по науке. Вот что должность приличная с любым недотепой сделать может.

– Ну что ж, – вздохнул Константин. – Жаль, конечно, а что тут сделаешь.

Он, не торопясь, обнял и расцеловал каждого.

– Храни тебя Господь, – ласково шепнул ему отец Николай, лобызая в свою очередь князя троекратно и осеняя крестом.

– Приедешь – энциклопедию полистай. Может, о нас какая-нибудь статья появится, – тепло откликнулся на объятия Константина Вячеслав.

– А может, и ты, – начал было Минька, но, резко одернутый Славкой за рубаху, нашелся: – Может, ты в справочнике изобретений пошаришь по приезду? Ну, Кулибин, Яблочков и прочие. Посмотри на «эм» – «Мокшев». Глядишь, что-нибудь засветится.

– О нас много чего и где засветится, а уж о тебе и говорить нечего – это я тебе гарантирую [172], – уверенно пообещал Константин, не подозревая даже, как его слова близки к истине.

А вот затем он повел себя, с точки зрения друзей, несколько странно. Вместо того чтобы направиться к лениво вращающемуся веретену, чтобы исчезнуть в его белоснежном чреве, Константин, повернувшись к нему, крикнул громко и повелительно:

– Отчаливай. Здесь для тебя пассажиров нет. Мы на следующей лошади поедем.

– Как отчаливай?! – ахнул Минька, не веря своим ушам. – А ты сам?!

– Да я уже давно решил, что не еду. Или ты считаешь, что только у тебя с Вячеславом да отцом Николаем дел незавершенных тьма-тьмущая осталась? Если мои взять, так они все ваши с лихвой покроют, – улыбнулся Константин. – Опять же ну куда я без вас, а вы без меня. Судьба свела, вот пусть она и разводит, а сам, по доброй воле…

– Но ты же весь порубленный, – горячо принялся уговаривать Вячеслав, забыв, как всего полчаса назад с не меньшей страстью убеждал всех, что самое главное – это уболтать Константина, иначе с тем придурком, который вернется назад в его тело, они ничего путного не сделают при всем своем старании. – Тебе и так больше всех из нас досталось.

– Может, и правда, сын мой, – робко подключился к Вячеславу отец Николай. – Сдается мне, что чаша страданий твоих и без того изрядно наполнена. Почто на рожон лезть самому?

– О моей чаше только на небесах известно, – улыбнулся Константин. – Не нам судить, кому посудину больше налили. К тому ж у тебя самого с избытком. Вспомни-ка, Христос после казни своей и воскрешения еще месяц ходил по земле, а потом на небо вознесся, не выдержал. Ты же, отче, после распятия своего уже год в этом мире живешь, а назад ехать все равно отказался.