Валерий Елманов - Красные курганы

– Чтобы все отменить, – пояснил Вячеслав.

– Ты в своем уме? У нас же договор составлен. Между прочим, кровью подписан, – похвастался князь.

– Княже, сейчас не до красивых словес и изящных литературных сравнений, – вздохнул воевода.

– Это не красивые словеса, – немного обиделся Константин за такое невнимание к столь существенной детали. – Вон, смотри, палец порезан, который я к пергаменту прикладывал.

– Так это прибалты были или черти? – мрачно спросил Вячеслав и, не дождавшись ответа, вновь повторил: – Все равно нужно догнать и все отменить.

– Догнать, может быть, и получится, хотя трое суток – большая фора, – прикинул Константин. – Только это ни к чему. Договор рвать я не буду, – произнес он решительно. – Да и зачем? Я уже и Коловрату задачу определил, и тысяцкие готовиться принялись. Даже грамотки вон вместе с Пименом заготовили и гонцам раздали. Те, правда, еще не выехали, но рано поутру точно во все стороны понесутся. И вообще, отменять все только из-за того, что ты в чем-то усомнился…

Вячеслав молча скинул с плеч шубу и полез за пазуху. Руки с мороза еще не слушались, поэтому копался он долго, наконец нашарил нужное и вытянул на свет божий небольшой свиток. Небрежно бросив его на стол, воевода тихо произнес:

– Татары к кавказскому хребту вышли, княже, – и осекся, глядя на то, как заливисто хохочет его друг.

И пришед к нему некие, во грехе язычества погрязшие, и рекли ему тако: «Приди и володей нами, княже, но за то надлежит тебе душу свою отдати, ибо сами мы слуги диаволовы, а он жаждет уговор оный рудой скрепити». И взя Константин нож камен у одного из холопов диаволовых и, не убояшась кары Божией, рассек перст себе и рудой своей харатью подписаша».

И услыша о том, яко сей князь бысть добр да милостив к люду свому, пришед о ту пору к нему некие, падоша в нози и возопиша горька: «Подсоби, княже, и дай заступу от силы темной, коя уж вовсе нас одолеша».

И лились из очес их на харатью не слезы горючие – руда алая. И возболеша душа у Константина, и рек он им тако: «Отныне присно и на веки веков вас под длань свою приму и ворогам вашим злым пощады не дам». Своим же тако изрек: «Братья, аще мы сим не поможем, то сии имут имен предатися к ним, то онем болши будет сила!»

Любопытно, что ни в одной летописи совершенно нет конкретики – кто именно явился той зимой к Константину. Казалось бы, отчего не назвать, отчего не похвалиться или не побранить, но все рукописи упрямо называют их безликим именем «некие» и точка.

Предположений два. Профессор В. Н. Мездрик считает, что это были племена с юга, испугавшиеся монгольского нашествия, а академик Ю. А. Потапов указывает, что посольство, дескать, пришло с севера, от изнывавших под тяжестью немецкого ига диких племен эстов, ливов, лэттов, семигаллов, эзельцев и куронов. Это звучит более логично, но определенные шероховатости все равно остаются.

Позволю себе внести маленькое уточнение, после чего все немедленно встанет на свои места. Под «некими» подразумеваются вовсе не послы прибалтийских племен. Это были разведчики Константина, которые пришли доложить о том, что все сделано, определенная подрывная работа проведена, народ, благодаря нашим усилиям, готов подняться в любой момент, словом, «Иди и владей».

Если только допустить эту небольшую добавку, то все сразу становится на свои места. Пимен их не называет, чтобы не выдать, хотя при этом я вполне допускаю, что он хорошо знает их имена. Называть же вымышленные он не хочет, не желая отнимать у героев заслуженную славу. Потому он и ограничивается неопределенным «некие». Филарет же, которому на эти этические проблемы наплевать, имен их не знает вовсе, потому и вынужден повторять Пимена.

Кстати, именно этим и объясняется упоминание крови на договоре. У Пимена это не более чем красивое литературное преувеличение, в то время как Филарет воспринимает данный изыск всерьез и преподносит его уже в преломлении через призму своей неприязни к рязанскому князю.

– Извини, Слава, это у меня нервное. – Константин вытер выступившие слезы и пояснил: – Я сегодня такую славную дезинформацию во всех грамотках запустил, дескать, ворог на юге страшенный объявился, сбор скомандовал, а к вечеру мое вранье неожиданно правдой оказывается. Наверное, не зря люди говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо». Так что с татарами? Есть сведения?

– Купец один остановился в Булгарии. Вот оттуда нарочного и прислали. Тебя не было, вот я и взял на себя наглость прочесть. А как узнал, то тоже сбор объявил, правда тренировочный, чтоб народ не мандражировал.

– Не понял я что-то. Ты по порядку можешь?

– Могу. В послании говорится, что Чингисхан направил свои тумены, которые возглавили Субудай-багатур и Джэбэ-нойон, в сторону Кавказа якобы на поиски Муххамед-шаха. Это если кратко. Причем направили их аж позапрошлым летом. Значит…

– Ну ты меня и напугал, – облегченно вздохнул Константин. – Они еще по Ирану с Кавказом будут не меньше двух лет лазить, и потом там же Стоян с отборным полком стоит под Азовом. От него никаких известий не было?

– Нет.

– Значит, все в порядке. История идет по запланированному, а правильнее сказать, по старому официальному варианту, то есть ожидать их появления надо не раньше весны 1222 года.

– А если они все-таки уже перешли хребет? – усомнился Вячеслав.

– Тоже ничего страшного. В любом случае времени у нас куча. Дело в том, что они в этих степях целый год проведут. Помимо алан, точнее, ясов, они еще и половцев по степи гонять будут, а потом, зимой уже, набег на крымские города устроят.

– Наш пострел везде поспел, – хмыкнул воевода. – А там они чего забыли?

– Да то же самое, что и везде, – добычу. Потом, по весне, опять в степь вернутся.

– Я так понял, что весной излюбленная монгольская забава – это охота. Только вместо зайцев у них половцы.

– Правильно понял. Конечно, полк Стояна внесет кое-какие коррективы. К тому же в тот раз половцы поддались на татарские уговоры и предали алан, а теперь все будет по-другому.

– Почему? – не понял Вячеслав. – Ты воспитал своего шурина и он стал искренним и честным?

– Нет, я ему отправил письмо, где рассказал ему все его будущее, угаданное якобы моим прорицателем, а в конце добавил, что великий шаман уговорил судьбу и она может измениться, если сам Данило Кобякович поступит иначе и не станет предавать алан.