Владилен Машковцев - Время красного дракона

— У меня обойма пустая, расхлопайте их сами, — присел на ковыльный бугорок Антон Телегин.

— Вы знаете, товарищи, кто я? — прищурился Ленин.

— Знаем, Владимир Ильич, — взвел курок револьвера лейтенант Рудаков.

— И вы будете стрелять в Ленина?

— С большим удовольствием, даже с наслаждением.

— А вы не думаете, что народ возмутится, поднимется на мою защиту?

— Для народа вы лежите в мавзолее.

— Какая чепуха! Разве вы не видите, что я живой? В мавзолее лежит двойник, муляж! Даю честное слово — я не умирал! Меня отстранили от управления партией, страной, пытались отравить, уничтожить. Мне пришлось скрываться.

— Значит, вы не бродяга, не нищий? Кто же вы?

— Я вождь мирового пролетариата!

— А рядом с вами, простите, кто стоит? Лев Давыдович Троцкий?

— Какие глупости! Разве он похож на Троцкого? Это же портной Штырцкобер. Я понимаю, что меня требуется уничтожить. Я представляю опасность для узурпатора Сталина. Но за какие грехи вы ликвидируете бедного портного?

— Владимир Ильич, мы не выносили приговор. Мы — исполнители.

— Мда, я вас понимаю. Но перед смертью я должен сделать завещание.

— Мы слушаем вас, Владимир Ильич.

— Я завещаю рабочему классу вот эту галошу, — наклонился и снял с ноги Ленин свое единственное сокровище.

— Чем знаменита эта галоша? Какую историческую ценность она представляет?

— Она большая, в эту галошу сядет вся страна.

— И поплывет узе в коммунизм, — дополнил высказывание вождя Штырцкобер.

Рудаков обернулся к Телегину:

— Разыгрывают дурачков, а сами не сдаются. И перед смертью из них лезет антисоветчина, политическое ерничество.

Штырцкобер извлек из-за пазухи чудом уцелевшую пачку денег:

— Возьмите, товарищ красноармеец. Я чувствую, они мне узе не пригодятся больше.

— Прими, — разрешил Телегин.

Красноармеец взял деньги, начал их пересчитывать.

— Ого! Тышша!

— Социализм — это учет! — снял с ноги Ленин лапоть. — Товарищи, я завещаю это крестьянству. А интеллигенции я оставляю...

Штырцкобер опять ветрел иронически:

— Интеллигенции товарищ Ленин оставляет узе свои брюки с оторванной до колена штаниной.

— Кончайте эту бодягу, — налил себе водки Телегин.

Рудаков выстрелил в Ленина дважды. Он зашатался, упал, но, цепляясь за Штырцкобера, поднялся вновь.

— Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Социализм овладел умами миллионов людей, и он не победим!

— Стреляй! — заорал Рудаков на красноармейца.

Боец решительно клацнул затвором винтовки, но выстрелить не мог. На вождя мирового пролетариата у него не поднималась рука. Штырцкобера ему было жалко. Он добрый человек — дал денег, можно теперь купить теленка. На помощь Рудакову пришел сержант Комаров. Сержант выстрелил четыре раза в упор — и по Штырцкоберу, и по Ленину. Они попятились в обнимку и рухнули в шурф, увлекая за собой комья глины и мелкие камушки. В загороди наступила звенящая тишина. Даже сорока не стрекотала, кружилась молча над Золотой горой. Высоко в небе клинились гуси-лебеди. Бабье лето одаряло березки последним теплом. И летели серебряные паутинки, цепляясь за штыки красноармейцев, за колючую проволоку ограды, за желтеющие травинки-былинки.

Человек полагает, а бог располагает, раскладывает по судьбе и заслугам. Хитроумный расчет Антона Телегина не дал ожидаемого результата. Гераська Ермошкин, падая в шурф, ударился головой о ствол шахты и погиб. Порошин и Майкл оттащили его в штрек, похоронили, обложив камнями и кусками руды. Тела — Ахмета, Рудницкого, Пушкова и Гейнемана захоронили в другом штреке. Выбраться из шахты не было никакой возможности.

— А где Ленин? — недоумевал Майкл.

— Может, не стали расстреливать... А может, сбросили в шахту Рудакова, — предположил Порошин.

Майкл свалился в шурф удачно, на нем не было и царапинки. У Порошина болело и кровоточило простреленное ухо. Сильно ободрал Аркадий Иванович при падении и плечо. Он тоже ударился о выступ в стволе шахты.

— Вот мы и попали в преисподнюю, как русские говорят, — всматривался в темь штрека Майкл.

— Вытащат нас, мне пообещали, Майкл.

— Кто нам поможет?

— Телегин.

Обещание Порошина не соответствовало действительности. Если бы Антон Телегин вытащил из шахты Майкла, он тут же бы пристрелил его и сбросил обратно. Майкл мог оказаться опасным свидетелем. Телегин вовсе не собирался его спасать. Но Майкл был удачливым человеком. Телегин не поехал сам на Золотую гору, а послал туда ночью Гришку Коровина. Мол, вытащи там из шурфа Гераську и Порошина. Запретная зона у Золотой горы не охранялась, а просто была огорожена хлипким забором из колючей проволоки. В полночь Гришка Коровин склонился над шахтой, присвистнул:

— Эй, вы там живые?

— Живые! — ответил обрадованно Порошин.

— Я бросаю веревку, цепляйтесь.

Первым выбрался из провала шахты Порошин. Гришка проворчал недовольно:

— Надобно было сперва Гераську выталкивать...

Порошин промолчал, ему не хотелось говорить о том, что Гераська погиб, лежит похороненным в штреке. Коровин тащил Майкла, подсказывая:

— Ногами-то по стенке карабкайся, подмогай мне. Где ты там? Ничо не видно.

Когда Майкл появился над провалом, Гришка чуть было не выпустил веревку:

— А где Гераська? Вы што — обнаглели?

— Гераська погиб, Гриша, — сказал тихо Порошин.

— Как энто погиб? Антон сказал мне, што Гераська живой.

— Умер Гераська, ударился при падении о выступ какой-то. Схоронили мы там Гераську.

— Етти иху махоньку! — горько выругался Коровин. — Што же мы Груньке скажем? Как мы теперича Груньке в глаза глянем?

— Душа светлая Гераськи улетела к богу, — перекрестился Майкл по-католически с левого плеча на правое.

Ночное небо на севере озарилось двумя красными столбами, и Порошин увидел между ними как бы корабль, на палубе которого стояла женщина с ребенком на руках.

— Мираж, — подумал Аркадий Иванович.

От женщины и ребенка исходило голубовато-золотистое свечение. Видение укрупнялось и приближалось. Звучала проникающе дивная музыка. Издалека наплывал тихий, малиновый звон колоколов. Трудно было понять: Богородица это с младенцем во плоти или изображение, икона? Богородица походила на Веру Телегину, только была она строже, печальнее, величественнее. Порошин встал на колени и перекрестился первый раз в своей жизни. Перекрестился — веруя.

Чудное видение исчезло так же замедленно, как и появилось. Но красные столбы стояли в северной стороне ночного неба до самого утра.

— Я видел Богородицу, — сказал Майкл Порошину.

— И я тоже видел.

— Где? — спросил Гришка.

— Там, в небе, как русские говорят.