Владилен Машковцев - Время красного дракона

Дверь в квартире Гейнемана почти никогда не закрывалась на запоры: заходи, раздевайся, чувствуй себя, как в клубе, как дома. Сюда приходили поэты, артисты, художники, журналисты. Бывали здесь и Аркадий Гайдар, и Лидия Сейфуллина, и Вася Макаров, и Борис Ручьев, и Миша Арш, и Люда Татьяничева, и Михаил Люгарин... Трубочист в этой среде признавался и за поэта, и за живописца. Одну из его картин Порошин видел: на черном холсте белые следы босого человека. Картина называлась претенциозно: «Последняя ночь, или Исус Христос». Какое же это художество? Просто Трубочист загрунтовал холст, покрасил его черной краской, налил в тазик белил, потоптался босым в краске и прошелся, наследив, по гипотенузе — из нижнего угла в верхний.

— По-моему, это гениально! — восторгался Вася Макаров.

— Потрясает глубиной не очень понятной мысли, — поддерживала Татьяничева.

Порошин замыслил поиздеваться над художником и ценителями искусства. Он изготовил такое же черное полотно, затем намазал густо белилами газету, сел на нее голым задом и отпечатал вторым присестом свой зад на черном фоне. Задницу свою Аркадий Иванович с трудом превеликим оттер тряпкой, смоченной в керосине. Полемика требует жертв. Через три недели Порошин принес свою картину в салон Гейнемана, назвав ее одним словом — «Любовь».

Картину Порошина оценили высоко, а Трубочист весело торжествовал:

— Вы задумали посмеяться, а результат из другого измерения. Работа ваша интересна, хотя и вторична. И смысл есть — две доли любви. Две одинаковых доли. А может быть, одна любовь, разделенная на две доли, разделенная в судьбе.

— Значит, моя задница талантлива? — продолжал иронизировать Порошин.

— Да, она выразительнее вашей головы, — заключил Трубочист.

— А ты, Трубочист, умеешь рисовать, можешь изобразить предмет? Ну, к примеру, чтобы лошадь походила на лошадь? Человек — на человека?

— Могу, — кивнул Трубочист.

— Нарисуй мою Фросю, получишь тыщу рублей.

— Согласен, изображу Фросю.

Недели через три Трубочист принес какую-то мазню-абстракцию, из которой проглядывал желтый подсолнух, растущий в корыте с белыми крыльями лебедя в хаосе белых, красных и черных безумий.

— За эту абракадабру я тебе не дам и пятака, — выгнал художника Аркадий Иванович.

— У меня есть еще один вариант, — пытался заинтересовать Трубочист богатого заказчика.

— Не надо! И смотреть не стану! — отказался Порошин.

Гейнеман встретил друга радостным возгласом:

— О, Аркаша! Заходи, снимай плащ. Что нового у тебя?

— Генрих Ягода в тире.

— Не может быть, — испуганно округлил глаза Гейнеман. — Я полагал, что его повысят. Комиссаром почты и телеграфа после должности наркома внутренних дел — это понижение. Все думали — временно. А его, значит, в тир? От кого информация?

— Берг позвонил, Жан Христианович.

— Начинается то, о чем я тебя предупреждал, Аркаша.

— Ничего в этом сонном мире не произойдет, Миша. Ты один дома?

— Нет, не один. Играем в шахматы с Трубочистом.

— Я повеселить пришел тебя, Миша. Почитай-ка одну кляузу на Придорогина. А я доиграю твою партию с Трубочистом.

— Можно прочитать вслух?

— Читай вслух.

Гейнеман присел на потертый кожаный диванчик, надел очки, начал читать не очень торопко, останавливаясь иногда в середине фраз:

«Секретарю окружкома партии тов. Хитарову, секретарю горкома партии тов. Берману. К вам обращается рядовой коммунист, простой рабочий. Недавно начальник НКВД Александр Николаевич Придорогин исключил меня из бригадмильцев, назвал дураком, лишил меня возможности следить за вредителями, врагами народа. А кто такой Придорогин? В прошлом году летом он пьяный приходил по своему служебному несоответствию к старухе Меркульевой, труп которой давно разыскивается. Я в свободное от работы время следил в наблюдении за гнездом врагов, по причине как они скрывали в гробу ненависть к советской власти, нацеленную пулеметом против родной партии. Начальник НКВД Придорогин постучал в окно условным кодом трижды и оглядывался. Мертвая старуха вышла на крыльцо в белой шали, а до того она истопила баню. Начальник милиции не арестовал труп, который разыскивается, а пошел париться с наганом в руке. После бани он пил самогон, а мертвая старуха жарила для него в печке пойманную при мне кошку. Мне через окно было видно и слышно преступное действие морального разложения начальника НКВД. Старуха принесла метлу, а начальник милиции целовал и обнимал это деклассированное орудие дворников. И он ел жареную кошку, кричал на метлу: «Разболокайся, стерва, не разыгрывай из себя девочку, ты на третий этаж шастала». Придорогин, напимшись, лег в постель с метлой, а я подглядывал в окно, потому как стреляли осветительными ракетами недоросли-хулиганы во главе с Гераськой Ермошкиным. И все развратные поцелуи начальника милиции с метлой были в извращении отвратительны. А поцарапав свой облик о старую метлу, начальник НКВД вскочил с постели и начал в нее стрелять, почему мне пришлось отступить на новый пункт наблюдения. Придорогин выбросился в окно с наганом в руке, в одних кальсонах, переплыл заводской пруд, укрылся от осуждения в больнице. От имени рабочего класса в коммунистической сознательности требую исключить из рядов партии начальника милиции с моральным разложением, а меня снова записать в бригадмильцы.

Молодой, но преданный член ВКП(б) — Михаил Махнев».

Все, о чем было написано в послании молодого, но преданного члена партии, знали в НКВД многие. Самодеятельно бдительный Махнев в ту ночь дозвонился, до дежурного по горотделу, сообщил о происшествии, дождался прибытия наряда милиции. Бригада, поднятая по тревоге, приехала в дом Меркульевых, но никакой старухи не обнаружила. На кухонном столе зафиксировали якобы пустую четверть, т. е. трехлитровую бутыль из-под самогона. На самом деле бутыль была опустошена Придорогиным всего на одну треть емкости. Остальное выпили приехавшие оперативники. На столе была сковородка с половинкой поджаренной кошки. Лейтенант Степанов не увидел в этом ничего необычного, поскольку наблюдал когда-то, как корейцы едят собак. Поджаренную половинку кошки Степанов выбросил в окно, ибо на столе оставалась другая закуска: картошка, огурцы, грузди. В горнице на кровати нашли метлу, которую и обстреливал Придорогин, пробив одной из пуль черенок. Одежда начальника НКВД сохранилась в целости, как и его сапоги с грязными портянками. Сам Придорогин тоже был обнаружен без тяжелых ран и каких-то травм и по его буйности отправлен в больницу. Такова история, которую знали в милиции все, кроме Придорогина. У него о происшествии были совсем другие представления.

Гейнеман отбросил от себя кляузу Махнева брезгливо: