Владилен Машковцев - Время красного дракона

Порошин видел через щель телячьего вагона, как лихо летели на конях Эсер, Держиморда с братьями, Гришка Коровин и какая-то девица — с лицом, прикрытым по-разбойничьи от глаз до подбородка. Красноармейцы отстреливались отчаянно, ни один из них не бросил оружия, не поднял рук, прося пощады и милости. Спрыгнул и побежал в лес с фонарем в руках только железнодорожник, проводник поезда. Но его срезали выстрелом из обреза в спину.

— Почему он побежал с этим дурацким сигнальным фонарем в руках? Как нелепо ведут себя люди перед смертью, — думал Порошин.

— Свобода! Она нас примет радостно у выхода, и братья отдадут саблю нам, как сказал русский поэт Пушкин. Окей! — метался по вагончику Майкл.

Отец Никодим читал псалом:

— Воспламенилось сердце мое во мне, в мыслях моих возгорелся огонь.

— Неужели опять революция? — акцентил по-прибалтийски Даргайс.

Держиморда взломал запор арестантского вагончика. Гришка Коровин откатил гремуче дверь. И перед узниками открылся мир с разлапистыми соснами, солнцем, цветущим разнотравьем прилесья, ржанием возбужденных коней. Бандиты обшаривали погибших красноармейцев, собирали оружие, подсумки с патронами. Не все узники понимали, что происходит. Возле вагона лежал и стонал раненый красноармеец.

— Выходите! — скомандовал Эсер, гарцуя на чалой кобыле, поблескивая очками-пенсне.

Первым из вагона выпрыгнул Майкл:

— Виват ковбоям! Свобода! Сэнкью!

Порошин не мог отвести глаз от девицы с полузакрытым ликом. Конечно же, это была она — Вера Телегина. Боже, зачем она связалась с бандой? Это же путь к смерти, неотвратимой погибели. Государственная машина может раздавить с легкостью тысячу таких банд. А Эсер красовался:

— Господа! Мы освобождали вас, рискуя своими жизнями. Мы потеряли четырех бойцов за свободу, но принесли вам волю. Вы можете разойтись по желанию — кто куда. Однако подумайте: всех вас переловят по одиночке. Я предлагаю вам вступить в ряды нашей освободительной армии. Да, сегодня нас мало. Но завтра будут сотни, тысячи. Народ доведен коммунистами до нищеты и отчаяния. В каждой второй семье кто-то арестован, расстрелян. Кто же спасет наш народ, нашу Россию? Мы готовы вручить вам в руки оружие. Кто из вас пойдет с моим отрядом?

— Я готов получить винчестер! Да здравствует воля! Окей! Как говорят русские! — радовался Майкл, принимая из рук Держиморды оружие.

Вторым к бандитам шагнул отец Никодим, но от винтовки он отказался:

— Мое оружие — слово божье.

Пушков сообразил, что можно вступить в банду с умыслом, с оперативными целями. Потом на мятежников легче будет навести карательный отряд, разгромить их.

— Я согласен, — вышел вперед Пушков.

— Кто еще? — спросил Эсер.

Вступать в банду никто не хотел.

— Не густо, — скривился Держиморда.

Эсер посмотрел пристально на Пушкова. Почему он, хотя и уволенный из НКВД, работавший начальником цеха на заводе, арестованный, вероятно, по навету, присоединяется к отряду восставших? Высмотрит, разнюхает и предаст, чтобы выслужиться, купить себе прощение, свободу.

— Тебя, Пушков, мы сейчас проверим, — подмигнул Эсер Держиморде. — У твоих ног валяется раненый красноармеец. Ты докажи свою искренность, казни его: вспори ему брюхо ножом, выколи глаза.

Держиморда с братьями отволокли раненого бойца от полотна железной дороги к лесу. Красноармейца подняли и привязали к сосне. Эсер бросил офицерский кортик:

— Иди, приведи приговор в исполнение.

Пушков заколебался:

— Я так не могу, дайте мне револьвер, я его пристрелю.

Эсер кивнул Держиморде:

— Дай ему винт с одним патроном.

Бандиты сунули в руки Пушкову винтовку.

— Неужели выстрелит? — смотрел с презрением Порошин на Пушкова.

Пушков подошел к бойцу вплотную, зашептал:

— Я выстрелю мимо, а ты сникни, притворись мертвым.

Эсер сверкнул глазами ястребино:

— Отойди, не хитри!

Пушкову показалось, что красноармеец понял его, моргнул в знак согласия. Но боец не расслышал шепота, он мучился от раны в живот, истекал кровью. Пушков отошел на пять шагов, прицелился мимо, выстрелил. Эсер спрыгнул с коня, подошел к мученику. Красноармеец открыл глаза, застонал:

— Добейте, прошу, добейте.

Эсер выстрелил в упор из маузера, повернулся к Пушкову:

— Хорошо, Пушков, что ты записался в нашу освободительную армию. Но почему ты выстрелил красноармейцу в живот, а не в сердце? Жестокость методов НКВД мы не приемлем. Подумай над этим, Пушков. Ты был когда-то заместителем начальника НКВД. Теперь ты наш боец. Мы отпускаем тебя на свободу с особым заданием: для организации конспиративных явок.

Эсер говорил нарочито громко и отчетливо, чтобы все слышали, какое высокое доверие оказано бывшему заместителю начальника НКВД. Вера Телегина подошла к Эсеру.

— Серафим, отведи в сторону Аркадия. Мне потребно поговорить с ним.

Эсер поманил пальцем Порошина:

— Молодой человек, с вами желает побеседовать мадам. А я не буду мешать вам.

Держиморда отобрал у Пушкова винтовку, прогундосил:

— Беги в лес, быстро, а то всажу пулю промеж лопаток.

— Дай ему деньжат на первый случай, — распорядился Эсер.

— Обойдется, — отмахнулся Держиморда.

Пушков пробежал метров сто, упал, залег в моховую ямку, выглянул, наблюдая, чем закончится для остальных встреча с бандитами. Порошин подошел к девице с полузакрытым лицом, но их разговора никто не слышал.

— Здравствуй, Аркаша.

— Здравствуй, Веронька.

— Надо бежать, Аркаша.

— Я не могу пойти на это, Вера. Ведь я еще не осужден. Может быть, я как-нибудь выкручусь. Понимаешь? У меня есть шанс, надежда. А если я подамся в бега, все потеряю. И зачем ты, Вера, связалась с этой бандой?

— Я с ними не связана.

— Как ты к ним попала?

— Вчера узнала случайно от Серафима, что готовятся они напасть на арестантский вагон.

— Где ты могла встретить Серафима?

— В городе, Аркаша.

— Он ходит по городу?

— Серафим часто ходит по городу. Он же переодевается в старуху. Ковыляет себе с бадажком старушенцией горбатой.

— Почему ты знаешь Серафима?

— Он мой родственник, Аркаша. Он мне как отец.

— Вера, таких родственников иметь опасно.

— Я от родственников не отрекусь, Аркаша.

— Как там наша Дуняша?

— Девочка-чудо.

Эсер в это время разговаривал с арестантами, наседал на поэта Василия Макарова:

— Почему не идешь с нами? Тебя ведь расстреляют или сгноят в лагере.

— Я арестован безвинным. Вдруг разберутся, освободят.

— Надеешься на вдруг?

— Надежда умирает последней.

Пытался Эсер подтолкнуть на побег и Сулимова. Они хорошо знали друг друга еще с гражданской войны. Андрей Сулимов, механик бронероты, ушел тогда из эсеров в большевики. Серафим Телегин допытывался: