Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

Толпа шумно задышала, зашевелилась, кто-то запричитал. А один бабий голос взвизгнул:

— Хорошо тебе, черт лесной, рыло обскоблил и обратно на хутор свой. А нам тут за твои грехи отдуваться?

— Нету хутора, надысь немцы сожгли. И твою избу сожгут, коли слухать не будешь.

— Говори, да не заговаривайся. Тебя в лесу, лешак старый, днем с огнем не найти. А я-то куда, с двумя детьми пойду?

— Манька, ты? К свекровке иди, чай приютит с внуками… Все, разговор закончен, бабы. Я вас предупредил.

— Да что же это деется, бабы! — выскочила из толпы худая растрепанная тетка. — Куда ж нам сейчас? Вы воюете, а мы? За ваши грехи страдать должны?

— Цыц, дура! — рявкнул дед на нее. — Немцы у вас коров свели всех, куриц порезали. Мужики ваши воюют за вас. А вы тут под них стелиться вздумали?

Дед рассвирепел так, что аж столкнул бабу со ступеней.

— Дохтур, подай-ко сюды германца…

Валера послушно вытащил связанного немца на паперть.

— Как звать-то тебя? Наме какое?

Немец только тряс головой и чего-то бормотал.

— Нихт, нихт… Ладно, Фрицем будешь. Надо, тебе, Клавдия, Фрица на развод? Бери, даром отдам!

Клавдия только плюнула в обоих. Дед посуровел:

— Ты чаво на храм плюешь, ведьма!

Та не нашлась ответить и, махнув рукой, отвернулась.

Дед остыл:

— Уходите, бабы! Христом Богом прошу!

И толпа постепенно стала рассасываться в темноте.

Оказывается, дед успел по лесу силков понаставить. И, хотя он ругался, что война все зверье распугало, зайца все-таки ели на обед. Тощего, правда. Весеннего и жирок еще не нагулявшего.

Костика, как самого молодого, отправили в охранение.

При этом Еж не переставал трещать:

— Ну, значит, очнулся, я когда — сразу подумал, что все. Кранты. Башня уехала напрочь. В смысле, с ума сошел. А потом решил, что помер. Я где-то читал, что, мол, три дня душа тут шатается, а потом куда-то там улетает. Дальше не помню. Думаю, раз я помер, чего мне терять? Решил повоевать как следует. А чего, я всегда мечтал. Как кино смотрю, так и пострелять охота. Я раньше любил в игрушки-стрелялки побегать. «Medal of Honor» там…

— Чего это за игрушки такие? — спросил Валера.

— Потом расскажу, как-нибудь. Интересные.

Первым делом переоделся. Снял с покойничка гимнастерку, галифе подобрал в размер. Даже кирзачи нормальные нашел. С оружием, правда, не сразу хорошо получилось…

— Еж, ты чего, с убитого снял?? — возмутилась Рита.

— А мне чего в джинсах по лесу скакать и в аляске? Для полного совпадения в деталях, так сказать. А вот, когда есть захотел — задумался сильно. Как же это — помер, а есть хочу? И тут вспомнил, что прямо перед отъездом книжку читал, этого… то ли Лошадинского, то ли Кобылинского…

— Овсова! — поддел Ежа внимательно слушавший Валера.

— Да не… А, вспомнил. Конюшевского. «Попытка возврата». Там типа, тоже герой в прошлое попадает. В июнь сорок первого. Правда, он крутой там. Типа спецназовец. Ну и всех мочит вначале, а потом до Сталина добирается.

— В чем мочит? — не понял Валера. — Типа кто?

Дед выразительно провел ребром ладони по горлу:

— Мокрухой занимался. Мокрыми делами. Специального, наверное, назначения человек. И чего там с товарищем Сталиным? Тоже…

— Да не… Он, типа его советником стал. Война в итоге не в сорок пятом закончилась, а в сорок четвертом. В-общем читать надо. Интересная книжка. Ну, я и подумал — а почему бы и со мной не так? Может я тоже — в прошлое попал. Только по-настоящему, не по-книжному. Чтобы изменить его. Ну и пошел на восток…

— Тут он мне и попался. — Встрял Кирьян Васильевич. — Аккурат в тот день, когда мы тебя в больницу отнесли. Сразу понял, что ваш он. Идет по лесу — песни поет, по сторонам не смотрит. Война она быстро учит.

— Это я от голода. — Нисколько не смутившись, ответил Ёж. — Вот мы и встретились, значит, и Кирьян Василич меня первым делом спрашивает…

— Первым делом я тебя на землю уронил.

— Детали пропустим. Так вот, спрашивает — Маргариту, знаешь, фамилия у нее Малых? Если бы я не лежал. Я бы опять упал. А потом оказалось, что и Захар с Виталиком у него бывали.

— Ну а потом я и Валерке Владимировичу рассказал вашу историю… — облизнул ложку дед и сунул ее за голенище.

— Я бы все равно понял — что-то не так здесь. Лекарства незнакомые, потом даты на упаковках посмотрел. Странные какие-то. — Ответил Валера. — Забавно, что у них срок годности аж через шестьдесят шесть лет выйдет.

— А Косте говорили? — спросила Рита.

— Еж! Хватит жрать! Молодому оставь… Нет, ему не говорили. Незачем. Да и не в себе он, друзей-то убили, вишь как получилось. Себя винит, сейчас. Кабы фрица того не убили, глядишь и не приехали бы каратели. И обошлось бы все по-другому. Сглупили по молодости. Так что, умом повредится точно, ежели мы ему вашу историю расскажем. Маргарита когда мне рассказала, так я тоже было подумал про помутнение рассудка. Не то у нее, не то у меня. А потом молитву прочитал — ан нет. Все в порядке. Не грезится…

— Ну а потом за тобой пошли! Дед специально про меня не говорил, чтобы ты не дергалась раньше времени.

Дед остановился. Подумал чего-то, потом достал ложку и треснул Ежа по лбу:

— Не перебивай старшего! — А потом продолжил. — И вот надо было случиться, что фрицы приехали за полчаса до того, как мы за тобой пришли. Сидим значит в перелеске, смотрю, доктор наш задами бежит. Через забор полез, а забор возьми да подломись. Только очки в разные стороны. Подползает — а под глазом фонарь светит на всю округу!

— Бывает! — развел руками Валера и улыбнулся. Правда, одной половиной лица.

— Пошли мы посмотреть, что да как. У меня в мешке простынь нарвата была. Вместо бинтов. Ну, я руку-то обмотал. Поди за своего примут. Обождали, пока там немцы людей распустят и ходу.

— Дедуль, а чего повязка-то красным запачкана была?

— А покойница моя, старуха, чернила красные на нее пролила. Ох, я ей задал тогда… — В глазах деда мелькала лукавинка.

— Старуха… Сорок четыре ей всего было, когда умерла она у тебя. Помню. — Улыбнулся Валера.

— Кирьян Васильевич, а вам сколько? — спросил Еж, помалкивавший до этого после удара ложкой.

— Пятьдесят четыре. — Почесал дед голый подбородок. — Совсем старик…

— А музыке блатной, где научились? Очень натуральное исполнение. — Подал голос доктор.

— Говорю же старый совсем. Пожил много. Пришлось и отдохнуть на киче с музыкантами. Там и наблатыкался. Урка сразу поймет, конечно, а вот фраерам, типа вас, за керю проканаю, — ухмыльнулся дед. — Да мы услышали, как кто-то чужой в боксе твоем разговаривает. Так и сыграли на ходу пьеску. Хотели сразу забрать. Но эта падаль там оказалась.