Андрей Кивинов - Герои. Новая реальность (сборник)

Из вежливости следователь не торопил нас, но видно было его нетерпение. Он походил на фокстерьера у норы, охваченного ожиданием предстоящей схватки.

Мы одолели оставшиеся ступени – признаться, на сей раз я пренебрег счетом – и, обогнув замок, подошли к «номерам».

У входа нас нагнал полковник.

– Я только что разговаривал с ее императорским высочеством Евгенией Максимиллиановной, исключительно волевая женщина.

– Знакомьтесь. – Я представил следователя полковнику.

– О принце Александре нет известий? – Следователь стремительно вцепился в Гаусгоффера.

– Нет, и это тревожит.

– Вы ночью… не слышали ничего необычного?

– Нет. Я сплю крепко. Вернее… Сквозь сон… Нет, ничего не могу сказать наверное.

– А Константин Фадеев? Он всю ночь провел в доме?

– Вероятно. Пришел он минут через двадцать после меня, мы выпили по бокалу вина в гостиной, а потом разошлись.

– Вы слышали, он лег спать?

– Помилуйте, каким образом? Даже если Константин печатал на машинке, стоило ему плотно прикрыть дверь, как треск проклятого механизма пропадал напрочь. Это отлично построенный дом, превосходно!

– Печатал на машинке?

– Ну да. Он признался, что пробует себя в литературе, но много времени отнимает учеба, предстоит написать рефераты… Хочет побыстрее с ними разделаться, чтобы потом целиком отдаться сочинительству. Мы с ним вчера немного поговорили, перед сном.

– Замечательно. – Нетерпение следователя гнало его дальше. – Вы не покажете комнату господина Фадеева?

По лестнице, покрытой ковровой дорожкой – не такой добротной, как в «Уютном», – мы поднялись на второй этаж.

– Пожалуйста. Это комната Константина.

Следователь постучал – громче, громче и громче.

– Не отвечает.

– Дверь не заперта. – Холмс потянул ее на себя. – Проходите.

Можете назвать это предчувствием, можете – дедуктивным выводом, но то, что я увидел, меня не удивило. Похоже, каждый был к этому готов, кроме, быть может, полковника Гаусгоффера.

Пока я поддерживал тело за ноги, следователь поставил опрокинутый стул, влез на него и ножом перерезал веревку у крюка люстры.

Я ослабил петлю и освободил шею. Тело было теплым, но это уже было именно тело, а не Константин.

– Доктор, можно что-нибудь сделать? – без надежды спросил следователь.

Я покачал головой.

– Он мертв не менее получаса. Скажем, так: от двадцати минут до получаса.

Дежавю. Все это уже было. Совсем недавно.

– Самоубийство?

– Борозда удавления показывает, что он был жив, когда затягивалась петля. Но… – Я колебался.

– Но, Ватсон? – Глаза Холмса блестели, старая ищейка чуяла горячий след.

Я потрогал голову Константина.

– Определенно, имел место ушиб. Он ударился – или его ударили – довольно основательно. Череп не проломили, но оглушить могли.

– Но не обязательно? – Следователь тоже едва не дрожал от возбуждения.

– Наверное сказать невозможно. Удар был сильным – и только.

– Ага, ага… – Следователь отчаянно теребил бороду. – Ага. – Он прошелся по комнате.

– Ну, конечно. Это все решает. – Казалось, следователь разочарован. – Признание студента.

– Признание? – Полковник Гаусгоффер оправился от неожиданности.

Мы подошли к следователю. На письменном столе стояли рядышком два «ремингтона», один с обычным шрифтом, другой, похоже, с кириллицей. Рядом с пишущими машинками лежала стопка бумаги.

Следователь вытащил лист из машинки.

– «Мистер Холмс, – напечатано было на нем, – я совершил непоправимое. Узнав о связи принца Александра и Лизы, я убил обоих. Сейчас, когда гнев оставил меня, я понял безумие поступка. Жить с этим невозможно. Прощайте».

– Какой ужас! – Полковник, военный человек, был потрясен.

– Все указывало на это. – Следователь обращался прежде всего к Холмсу. – Молодой человек, студент, возвращается после длительной отлучки и узнает, что девушка ему неверна – соответствует это действительности или нет, не имеет значения. В припадке гнева он убивает ее, выбрасывает из окна башни – дело происходит ночью во время опытов принца. Затем безумный ревнивец спускается в нижнюю лабораторию, и та же участь постигает принца Александра. В борьбе с ним убийца получает удар по голове, но это, увы, его не останавливает. Потайным ходом он выносит тело и топит в реке, украв для этого лодку, в надежде запутать следствие, после чего возвращается к себе. Утром состояние аффекта проходит, он видит убитую им девушку, страх и раскаяние охватывают его, и студент вешается. Вы согласны с такой версией, мистер Холмс?

– Звучит убедительно, – смиренно согласился Холмс.

Следователь полистал другие бумаги.

– Литературные опусы. О! Мистер Холмс, доктор Ватсон, он писал о вас. – С этими словами следователь поднял один из листков. Что-то скатилось с него и со стуком упало на паркет.

– Недурно. – Следователь поднял предмет. – Такой бриллиантище у студента? Скорее… – Он замолк, но сдержаться не смог. – Скорее, это подарок принца девушке. Залог, знаете ли, благорасположения. Надо будет спросить Петра Александровича, не знаком ли ему сей перстень.

Мы с Холмсом переглянулись. Пропажа драгоценностей!

– Мне предстоит тяжелая обязанность – уведомить о случившемся семью принца. Мистер Холмс, вы не составите компанию?

– Заслуга в столь скором и энергичном расследовании принадлежит исключительно вам, – поклонился Холмс. – Я вынужден воздержаться.

– Я пойду с вами, – вызвался полковник.

Из окна мы видели, как они шли к замку.

– Быстро, Ватсон, быстро. Зарядите в машинку чистый лист.

– Зачем, Холмс?

– Быстрее!

Я повиновался.

– Печатайте! – Он продиктовал текст, несколько строк. – А теперь дайте сюда! – Он сложил лист вчетверо и спрятал в карман.

– Вернемся в «Уютное».

В недоумении я шел за Холмсом.

– Задайте себе вопрос, Ватсон, почему письмо написано не от руки, а на «ремингтоне», причем по-английски, а не на родном Константину языке?

– Потому что адресовано вам.

– Именно, Ватсон, именно! Адресовано мне! Вы уловили суть!

Трапезничали мы в «Уютном» – происшедшие события отменили общий обед. Холмс не переставая курил, а я отдыхал в удобном кресле, положив ноги на пуф. Дремы лениво навещали меня, кружили рядом, заглядывали в лицо; из открытого окна вплетались шумы летнего дня – птицы прилетели к фонтану попить, негромко переговаривались работники, вдали орали павлины. Так прошел не один час.

Следователь заскочил поделиться новостями, покрасоваться.

– Видите, мистер Холмс, и мы в нашей глухомани иногда не лаптем щи хлебаем. Кое-что умеем. Но какой удар семье! Полковник Гаусгоффер готовится к отъезду. Родным нужен покой.

– Он уезжает? Когда?