Андрей Бондаренко - Аляска золотая

Сзади раздалось покашливание, и голос Ваньки Ухова абсолютно невежливо заявил:

– Александр Данилович, вы совсем не туда смотрите, растуды его в качель…. Ниже, ниже глядите! Прямо под нашу скалу, под обрыв – то есть…

Внизу обнаружилась каменистая площадка с большой хижиной по середине. Площадка была отчерчена и ограничена от остальной территории поселения белым полукругом – с радиусом метров в сто двадцать. От хижины до «городской площади», где намечался туземный праздник, было порядка трёхсот пятидесяти метров.

«Белая полоса – знак «табу», наверное», – зашелестел внутренний голос. – «Вот он, реальный шанс!».

– Ладно, лезем вниз! – решил Егор, разматывая бухту верёвки. – Вон там, в обрыве имеется треугольная широкая выбоина, невидимая этим ублюдкам. Тридцать пять метров – и не высота совсем…. Васильев и Ерохин, снимайте с плеч бочки с порохом. Вы, братцы, здесь останетесь. Надо же кому-то будет вытягивать наверх благородную Гертруду Лаудруп…. Эх, знать бы ещё, что там за праздник у маори. Не любопытства ради, а сугубо для пользы дела…

– Дык, массовые людоедские свадьбы, господин командор! – браво доложил Ухов. – Вижу порядка десяти-двенадцати пар брачующихся! Сами посмотрите…

Зрелище, за которым Егор наблюдал через мощные окуляры подзорной трубы, завораживало. Со стороны океана к деревянному помосту, на котором стояли какие-то очень важные, разодетые и упитанные личности, приближались, попарно взявшись за руки, молодые юношей и девушки, щедро украшенные пышными венками из ярких тропических цветов. По углам помоста горело четыре высоких костра, поэтому всё происходящее там было отлично видно. Семь плечистых мужчин ритмично стучали – и ладонями и специальными толстыми палками – в тамтамы, ещё несколько маори отчаянно дули в большие, сильно изогнутые морские раковины. Танцоры обоих полов, украшенные разноцветными птичьими перьями, закружились в вычурных, явно ритуальных танцах…

Егор запихал подзорную трубу за голенище сапога, подошёл к двум бочонкам с порохом, ловко поставил их на попа, с помощью острого ножа проделал в днищах отверстия нужного диаметра, требовательно посмотрел на Васильева:

– Ну, сержант, чего ждёшь? Давай-ка мне свои длинные зажигательные шнуры!

Внимательно осмотрев шнур, Егор вставил его конец в отверстие, а оставшуюся часть шнура расположил спиралью на плоскости дна бочонка. После этого он достал из кармана походного сюртука пригоршню медных гвоздей, с помощью базальтового булыжника аккуратно закрепил гвоздиками шнур на днище.

– Славный получается подарок для новобрачных! – резюмировал Егор результат своей работы.

Покончив с аналогичным оснащением второго бочонка, он подозвал к себе Ухова:

– Иван, ты верёвку уже опустил вниз? Хорошо её закрепил? Тогда бочонок с порохом пристраивай за спину и спускайся по треугольной выемке вниз.

Дожидаясь, пока Ванька окончательно приготовится к спуску, Егор снова принялся наблюдать за праздником маори, который, похоже, уже входил в стадию, которая в русской интерпретации обозначалась примерно так: – «А теперь, дорогие гости, пожалуйте к нашему праздничному столу! Отведайте, что Бог послал сегодня…».

Юноши и девушки, украшенные цветочными венками, разместились на помосте – рядом с пёстрой кучкой вальяжных типов. А из ближайшего складского барака шустрые слуги, одетые в светлые набедренные повязки, стали выносить – под одобрительные вопли остальных туземцев – большие деревянные подносы, заполненные крупно нарубленными кусками ярко-красного мяса и буровато-серыми внутренностями.

К подносам тут же выстроилась длинная очередь, состоящая только из мужчин. Туземец, получивший свою законную долю, тут же отходил к одному из костров, где его уже ждали женщины, старики и дети. Женщины насаживали куски мяса и субпродукты на толстые прутья и размещали их рядом с жарким пламенем. Вот над одним из костров подвесили бледную человеческую ногу….

«Мать их всех!», – запоздало прозрел внутренний голос. – «Это же они поедают утренние трупы! Кстати, тем мордам, которые расположились на помосте, мертвечины что-то не предлагают. Может, эти важные господа ждут свежатины, то бишь – парного мяска?

– Безухов, исчадье ада! Немедленно лезь вниз! – скрипнув от ярости зубами, велел Егор. – Я за тобой…

Он надёжно пристроил за плечами двухпудовый бочонок, успокаивающе подмигнул Васильеву и Ерохину:

– Посматривайте здесь, бродяги! Ага, Ванька уже спустился, дёргает, шустрила, за верёвочку. Ну, с Богом!

Егор осторожно выглянул из-за вертикального ребра скалы: до задней стены хижины было порядка сорока метров. От домика до беззаботно празднующей толпы дикарей вёл слабо понижающийся («Градусов пять-десять – по отношению к горизонтальной плоскости», – тут же на глазок определил зоркий внутренний голос), пологий склон.

– Что будем делать, Александр Данилович? – шёпотом спросил Ухов.

– Хватаем бочки и переселяемся к задней стене хибары. Потом подсадишь меня, я залезу на соломенную крышу и проникну внутрь. Ты будешь находиться здесь, и из-за угла внимательно наблюдать за маори. Если от помоста, где расположились молодожены, в сторону нашей хижины направятся посетители, то сразу же поджигай шнуры у бочонков и по очереди запускай их (бочонки, то есть) вниз по склону.

– А куда направлять бочки-то? – по-деловому уточнил Ухов-Безухов.

– Первую направляй прямо на помост! Молодожёны? А пошли все они – в одно нехорошее мест! Меньше народится новых людоедов. А вторую – в самый длинный склад…

Егор тронул Ухова за плечо и молча показал пальцем на соломенную крышу туземного домика. Ванька понятливо кивнул головой и, чуть присев, сложил ладони рук в специальный замок, готовясь принять в него командирский сапог.

Ещё через две-три секунды Егор был на соломенной кровле, бесшумно прополз к самому её центру. Сжимая в одной руке рукоять ножа, он другой рукой осторожно раздвинул в стороны толстые пучки соломы и заглянул вниз.

В просторной комнате, по углам которой располагались полутораметровые деревянные фигурки идолов-тотемов, горел, немного коптя, большой смоляной факел. В его тусклом свете были хорошо видны все присутствующие: Гертруда и Томас Лаудрупы, Фрол Иванов, перевязанный какими-то окровавленными тряпками, и единственный туземный сторож – личность приметная.

Маори, неподвижно застывший у входной двери со скрещёнными на груди руками, был облачён в светло-зелёный плащ без рукавов. Выражение лица охранника отличалось какой-то мрачной, откровенно нездоровой свирепостью. А, может, всему виной были татуировки, густо покрывающие физиономию туземца: от его рта – в разные стороны, по всему лицу – шли спиралью две чёрные толстые линии, пересекаясь между собой на лбу этого красавчика.