Андрей Родионов - Диверсант (СИ)

Мы глядим друг другу прямо в глаза, и во взгляде моем Жак без труда читает, что мертвецу деньги ни к чему, и лучше синица в кулаке, чем стилет в спину. Я стираю с лица улыбку, голос мой ровен:

— Итак, ты поможешь мне?

Жак Кер кивает, и крепким рукопожатием мы скрепляем сделку. Я протягиваю Жаку небольшой кожаный кошель, заглянув внутрь, тот одобрительно кивает.

— На эти камешки, — медленно говорит Жак, — я смогу открыть десяток банков.

— Не увлекайся, — усмехаюсь я, — лучшее — враг хорошего. И экономь деньги, нам они понадобятся.

И тут же хлопаю себя по лбу.

— Совсем забыл за всеми этими хлопотами! Жак, мне потребуется от тебя еще одна услуга. Надо пристроить младенца в добропорядочную семью. Я хотел бы, чтобы малыш вырос в доме, где работают с деньгами. Если он хотя бы наполовину пошел в отца, быть ему финансовым гением!

— Твой? — спрашивает Жак. — Впрочем, неважно. Мой младший брат с женой давно мечтают о ребенке, да все как-то не получается. Так что, если ты не против…

Наутро мы уезжаем. У городских ворот наши дороги расходятся, Кер поворачивает коня на восток, я — на север. На прощание я негромко говорю:

— Пусть тебе улыбнется удача, брат.

Свежий ветер бьет в лицо, могучий зверь подо мною без устали вбивает копыта в дорогу, и с каждой секундой я приближаюсь к любимой. На лицо сама собой наползает глупая улыбка, и мне хочется петь от счастья.

— Скоро, совсем скоро, — шепчу я травам и лугам, рекам и пригоркам. — Еще немного и я вернусь к тебе, Жанна. Осталось всего одно дело.

К замку я подъезжаю уже на закате. Солнце скрылось за верхушками деревьев, что высятся по обе стороны широкой, в два возка, дороги. Сонно перекликаются птицы, ветер шелестит листвой. На быстро темнеющем небе начинают проступать звезды. Пока что тусклые, едва заметные, но не пройдет и часа, как небесные огоньки щедро засияют над головой. Я полной грудью вбираю воздух и одобрительно качаю головой. Вкусно, черт побери! Последний месяц я провел в зловонных портовых городах, и сейчас с удовольствием дышу чистым, напоенным ароматами трав и цветов воздухом леса.

Ах, эта сельская Англия, каких только чудес не навидаешься в британской глубинке! Убогих хижин французских сервов здесь и в помине не водится. Дома справные, крыты черепицей. Возле домов вырыты садки для рыбы, в сараях полным-полно домашней живности. И то и дело встречаются пасеки. В окрестностях полно тимьяна, оттого тутошний мед выходит белым и изумительно сладким. Раз попробуешь, потом ни за что не оторваться!

Еще мне нравится привычка давать собственные имена домам и усадьбам. Веет от этого какой-то обустроенностью, теплом и уютом. Интересно, каково это жить в доме, где веками обитали твои предки? Летят года, складываются в столетия, и все тот же дом стоит все на том же месте… Как подумаешь, сразу мороз по коже. И лезет в голову невольное: что ж вы, раз так хорошо живете, к нам полезли?

За поворотом дороги лес расступается в стороны, в широкой долине лежит небогатая деревушка. А вот и замок на холме, цель моего путешествия. Крепостные стены обветшали, ров перед ними заплыл грязью, и его не то что перепрыгнуть, перешагнуть можно.

— Как прикажете доложить о вашей милости? — спрашивает стражник.

— Мэтр Трабего, — представляюсь я.

Подбежавший мальчишка уводит коня, я же иду вслед за пожилым дворецким. Одежда на старике чистая, но изрядно потрепанная, и все, что я вижу вокруг говорит об упадке. Владелец замка встречает меня в главной зале.

— Ты! — хмурится Ричард, я без труда различаю в его голосе нотки безразличия.

Похоже, он и возмущается-то лишь для порядку. Глаза тусклые, некогда широкие плечи сгорблены, высокий лоб пересекли глубокие, словно резали ножом, морщины.

— Да, мой друг, — признаюсь я. — Вы не ошиблись, это и в самом деле я.

Дворецкий заходится в кашле, и я прошу:

— Оставьте нас.

— Да-да, ты можешь идти, Хью, — кивает рыцарь.

Шаркая ногами старик удаляется.

— Опять ты, — горько роняет Ричард Йорк. — Всякий раз, как мы встречались, ты приносил мне беду. После первой нашей встречи я потерял невесту. После второй — отставлен с королевской службы. Ликуй! С чем ты пожаловал ко мне сегодня?

— Так ведь первое число, — пожимаю я плечами, — пора платить.

— О чем ты? — щурится рыцарь.

Я достаю из кошеля пачку бумаг. Ричард Йорк закусывает губу, судя по всему он узнает свои долговые расписки. Да и как не узнать, когда на каждой оттиск личной печати и витиеватая подпись.

— Тут не все, — широко улыбаюсь я, — пару еще не успел выкупить, но через несколько дней, я думаю, соберется полный комплект.

Рыцарь молчит, глаза уставил в пол.

— Общая сумма твоего долга, — размеренно продолжаю я. — превышает стоимость замка и прилегающих угодий раза в три. А больше, если не ошибаюсь, у тебя ничего и не осталось?

— Дай мне еще времени, — поднимает глаза рыцарь, в них отчаяние и безумная надежда, — и я полностью рассчитаюсь, клянусь!

Какое- то мгновение мы стоим, сцепив взгляды, затем Ричард, глухо ругнувшись, отворачивается и подходит к пылающему камину. Как ни грустно это признавать, но рассчитывать ему не на кого: вся его родня в подобном положении. Йорков в Англии прижимают, не дают поднять головы, давят налогами.

Как же, они прямые конкуренты правящей династии. А это, знаете ли, намного хуже, чем враги-французы, язычники-мусульмане и даже краснокожие, что засели на другом берегу Атлантики. Прямые подручные сатаны, вот кто такие Йорки в глазах их ближайших родственников, Ланкастеров. Так что помочь сэру Ричарду некому, он совершенно один. Ну а десяток оставшихся верными воинов не в счет, их самих кормить надо.

— Время, — задумчиво тяну я. — Его всегда так не хватает.

И добавляю решительно:

— Я больше не могу ждать!

— Твое право, — глухо роняет рыцарь, его глаза потухли, словно покрывшись пеплом, гордая спина согнулась под весом забот.

Отвернувшись, рыцарь оглядывает зал с тоской в глазах, он словно прощается с фамильным замком навсегда. И то сказать, впереди его ждет неверный путь наемника, а что бы не твердила молва, из тысяч ронинов успеха и богатства добиваются считанные единицы. Нет, с голоду он не умрет, хорошие воины всегда нужны, редкий год в Европе не идет двух-трех войн одновременно. А вот как насчет гордости?

— Я кое-чем вам обязан, сэр Ричард, — продолжаю я ровно. — За освобождение из замка Молт, а еще вы отпустили меня в Кале.

Рыцарь морщится, ведь именно после того случая его карьера покатилась под уклон. После бойни в замке Молт он был всего лишь под подозрением, один из многих, тут же он явно доказал нелояльность и свободомыслие, граничащие с бунтарством. Ричард вскидывает голову, и я повышаю голос, не давая себя прервать: