Антон Требунский - Ганза. Книга 1

— Первым будет обсуждаться вопрос о Московии, — заявил он после того, как в зале вновь восстановился порядок. Купцы из Бергена одобрительно зашумели.

— В конце прошлого года Московское царство заключило торговый договор с персидским шахом. Согласно ему, все товары из Персии должны будут идти напрямую через Московию, то есть в обход Оттоманской империи. Это соглашение ослабляет позиции средиземноморских торговых компании и дает нам возможность возродиться в прежнем блеске, ибо мы являемся единственными посредниками между Московским царством и всей прочей Европой. В конец апреля этого года был подписан договор с Василием III, государем Московии. По нему, никакие иные купцы, помимо ганзейских, не имеют права на покупку или продажу восточных товаров в Новгороде и Пскове.

— Благодаря такому дару, ниспосланному нам самим Господом, мы поспешили заключить мир с Максимилианом I, обязуясь помогать ему ныне и в будущем товарами и золотом. Именно за счет этого соглашения Ганза достигнет былого величия, и даже большего — опираясь на империю, на войско императора, на его близость с Римом.

Генрих Гурцер продолжал свою речь, рассказывая о готовящихся договорах с Английским, Французским, Испанским королевствами. Он уже знал, какой станет новая Ганза, кто и как будет ею управлять, и намеревался в самом ближайшем будущем приступить к осуществлению своих планов.

Птиц было множество, они тучей вились над лесом. Видно что-то вспугнуло их и заставило подняться в воздух, оставив гнезда. Отсюда не было слышно, но любой наблюдатель мог представить себе разноголосый испуганный птичий гвалт. Но ни в деревне, ни в полях не было ни одного внимательного наблюдателя. Не было даже ни одного человека, кто просто бы повернул голову в сторону леса. Лишь деревенский дурачок, который неизвестно зачем выбрался за взрослыми в поле — наверное, невмоготу стало терпеть насмешки и издевательства стоявших в деревне солдат — поглядел на стаи птиц и разразился писклявым смехом. Он хотел что-то сказать по этому поводу, но большой шмель, усевшийся на цветок клевера, отвлек его внимание, и недоумок напрочь забыл обо всем, что волновало его мгновение назад.

Иссиня-черная ворона, прилетевшая из стаи вьющихся над лесом птиц, уселась на край крыши одного из домов, громко хлопая крыльями. Сделав несколько шагов и устроившись поудобнее, она склонила голову набок — как это обычно делают вороны — и застыла, внимательно глядя на мир одним глазом. Какой-то шум со стороны леса встревожил ее, и она встрепенулась, словно сбрасывая оцепенение. Потом пару раз громко каркнула и, сорвавшись с крыши, улетела к полям.

Сиплое карканье птицы разбудило Ганса, который спал, привалившись спиной к стене одного из домов. Того самого, на который уселась только что улетевшая ворона. Молодой человек потянулся, хрустнул при этом плотной кожаной курткой, в которой спал, и поднялся на ноги.

Ганс помянул нехорошим словом разбудившую его ворону и огляделся. Деревня была пуста, потому как все ее мужское население было сейчас на полях. Лишь со стороны кузницы доносился мерный стук молота, хорошо еще, что почти неслышный. Почти из всех печных труб шел дым, жены крестьян готовили обед. Теперь им придется готовить в двойном размере — вчера добавились новые рты.

Подразделение Армана Бонгарда было одним из тех маленьких волонтерских отрядов, что составляли большую часть армии Католической лиги. Сам граф Бонгард был некогда важным лицом в штабе Максимилиана Баварского, но за какие-то прегрешения был отправлен на границу с отрядом из семидесяти двух пехотинцев-пикинеров, которых завербовал на свои собственные деньги. В его разношерстном отряде можно было найти кого угодно. Ветеранов, прошедших сражения с курфюрстами-протестантами. Молодых баварских горожан, которые поступили на службу, будучи опоенными вербовщиками, или искавших в армии славы, денег и возможности помародерствовать.

Умыв лицо холодной водой, молодой баварец подошел к забору и потянулся, долго зевая. Достав из-за пазухи краюху черствого хлеба, Ганс оперся на забор и начал меланхолично ее жевать, запивая водой из кувшина. Согревающийся утренний воздух, привычный с рождения запах деревенского двора: навоз, помои, скотина — все это привело молодого баварца в хорошее настроение. Доев хлеб, он начал насвистывать простенькую походную песню их отряда. На строчке «Пехота выставляй свои пики вперед, нас с победой домой Бавария ждет!» Ганс запнулся. Что-то смутило его и он выпрямился, пытаясь разобраться, что за звук привлек его внимание.

С полей доносились неразборчивые, испуганные крики крестьян!

Ворвавшись в хату, Ганс полез под огромный деревянный стол, за которым каждый вечер собиралась на ужин деревенская семья. Кажется именно туда он забросил кирасу, так надоевшую после полумесячного пешего перехода. Крестьянка, сыну которой принадлежал дом, недовольно забормотала. Она стояла у лавки рядом с печью и замешивала тесто. С оглушительным чихом — старуха испуганно вздрогнула и перекрестилась — баварец вылез из-под стола. В руках он сжимал латный нагрудник. Одним движением Ганс одел его через голову. Даже не пытаясь протереть слезящиеся от пыли глаза, он начал затягивать ремешки доспеха на себе, попутно пытаясь разбудить поселенного вместе с ним второго солдата:

— Проснись, Петер! Вставай же! Ну, вставай! — Ганс справился с кирасой и пнул сослуживца ногой. Тот недовольно проворчал что-то о тупости новобранцев и перевернулся на другой бок. Одев на голову морион, баварец выбежал из хаты, крикнув старухе:

— Разбуди его! — та, поняв, что надвигается нечто серьезное, заголосила.

Двор встретил Ганса тишиной. На улице деревни не было ни одного человека, не было даже кур и свиней, словно животные почувствовали то, что не могли заметить люди, и затаились, боясь грядущей беды. Солнце светило по-прежнему ярко, но теперь лучи его не были такими теплыми и родными — все вокруг, казалось, затихло. Ганс подхватил пику и вдохнул всей грудью, готовясь как можно громче закричать.

Тишина взорвалась ему навстречу криками на незнакомом баварцу языке, стуком копыт и звоном оружия. Приоткрытые ворота распахнулись и в деревню влетели дюжины две всадников.

Все кавалеристы были в стальных кирасах, поверх которых были прикреплены наплечники. Руки и ноги их также защищали латы. Стальные воротники под шлемами почти полностью скрывали лица. Всадники сжимали в руках обнаженные мечи. Клинок одного из кавалеристов, облаченного в наиболее богатые доспехи, был уже обагрен кровью. Каждый из них имел при себе пару пистолетов.

Всадники проскакали до маленькой площади в центре деревни. Гансу, стоявшему посреди одного из дворов, казалось, что всадники скачут прямо на него — еще мгновение и они сомнут его, собьют лошадьми и конские копыта растопчут тело молодого баварца. Только тогда пехотинец смог закричать.