Антон Требунский - Ганза. Книга 1

— Спасибо, родненькие. Спасибо, господин Бонгард, — Ганс не переставая шептал слова благодарности спасшим его товарищам.

Издевательский смех и говор на непонятном языке был ему ответом. Фигуры сослуживцев и капитана развеялись, и первое, что баварец увидел, было лицо склонившегося к нему человека. Черты лица были знакомы пикинеру, но откуда, он сказать не мог. Человек в левой руке держал снятый шлем, правой он приподнял за подбородок голову баварца, повернул ее налево, направо, удовлетворенно хмыкнул и отрывисто что-то сказал на своем наречии.

Ганса потащили куда-то. Ноги он волочил по земле, благо держали его крепко. Попытавшись приподнять голову самостоятельно, он увидел как его выносят из горящей деревни. Баварца волокли еще немного, но куда, он больше не смотрел — вновь опустил взор и лишь наблюдал, как под ним проносится земля. Спустя несколько минут тащившие его кавалеристы остановились и отошли в сторону, брезгливо отряхивая руки. Ганс с трудом устоял на ногах, чувствуя как его всего выворачивает наизнанку.

Рядом с ним стояли другие пережившие бойню пикинеры. Их оказалось всего четверо, одним из них был Петер. Капитана Бонгарда среди них не было. Чуть поодаль стояли жители горящей сейчас деревни. Тихо шепчась, они переговаривались друг с другом. Какая-то женщина в глубине толпы громко причитала и плакала. Ганс услышал слова молитвы и отыскал взглядом того, кто ее читал — шульц, староста деревни, покрытый спекшеюся кровью, стоял отдельно от других крестьян.

Глава кавалеристов, тот, что осматривал Ганса, встал перед пленными, все еще держа в руках шлем, и заговорил на ломанном немецком:

— Кто командующий этого сброда? — он ткнул пальцем в пятерых выживших пехотинцев.

Молчание. Затихли даже кузнечики, что до этого не умолкая стрекотали в траве.

— Кто есть офицер?! — рявкнул датчанин. Голос его сделался злобным, и Ганс вспомнил, где он видел кавалериста. Это был тот самый всадник, который первым ворвался в деревню во главе рейтарского отряда.

— Капитан Арман Бонгард. Он убит… господин офицер, — голос прозвучал из-за спины Ганса и он обернулся. Отвечал один из пикинеров, кажется его звали Николаус. У него была глубокая рана на руке, сейчас перевязанная грязной тряпицей. Было видно, что из нее успело вытечь много крови — рукав рубахи пехотинца был насквозь пропитан ею. Да и сейчас красная струйка медленно сочилась из-под повязки, сбегая по руке и собираясь в лужицу у ноги ветерана.

— Сколько вас было? — задал новый вопрос датчанин. Он что-то прикинул в уме и теперь был обрадован результатами.

— Семь десятков, господин офицер — ответил тот же пехотинец, поморщившись от боли.

Кавалерист засмеялся и окинул веселым взглядом два десятка своих всадников, стоявших полукольцом вокруг толпы поселян:

— Где стоят ближайшие отряды Лиги? Другие?

Пикинер, говоривший до этого, опустил взгляд и пожал плечами. Остальные трое со страхом смотрели на датчанина, ожидая вспышки ярости.

Офицер молчал, продолжая глядеть на пленных из-под бровей. Невдалеке полыхала деревня, вся охваченная пламенем, и отсветы пожара сверкали в серых глазах датского офицера.

— В Разендорфе, вроде, стояли, — радостно пискнул мальчишечий голос из толпы крестьян. — Да еще в этом, как его, в Веркрюфте. Только там не пехота, там конные стоят…

Мальчишка умолк, когда кто-то из взрослых отвесил ему затрещину и заставил замолчать.

Датчанин отдал приказ на датском языке одному из всадников, тот пришпорил лошадь и помчался во весь опор к лесу. Сам офицер, медленно — было в этом что-то торжественное — взобрался на своего коня и одел морион. Пленные пикинеры и крестьяне притихли, смотря ему вслед.

Конь шагом двинулся прочь от толпы. Офицер поправил шлем и одел кожаные краги. Когда он отъехал на полтора десятка метров, то обернулся, улыбающийся. Сделал оставшимся кавалеристам ленивый жест кистью:

— Убить их. Всех.

Весна в Любеке была унылой и мокрой. Через день шел дождь, а иногда были недели, когда солнце вообще не показывалось из-за туч.

Пока я ехал из казарм, где располагалась моя рота, тучи успели сгуститься вновь. По мостовой застучали первые капли близящегося дождя, опять похолодало. Дрянная погода. Как только подумаю, что придется отправиться в Бремен, просто злость берет.

Всего каких-то полчаса назад в казармы, где стояла моя рота, примчался гонец от мастера Зольгера с посланием для меня:

— Капитан Штаден, мастер Зольгер просит вас оказать ему честь и прибыть в его кабинет в ратуше для беседы. Он просит вас также взять с собой всю необходимую для пути в Бремен экипировку.

Осмотрев казармы и солдат Серой мушкетерской ганзейской роты, я решил, что ничего непредвиденного в мое отсутствие скорее всего не произойдет. Построив мушкетеров на плацу перед жилыми помещениями, я объявил им о назначении командующим ротой в мое отсутствие лейтенанта Мартина Любхагена и отправился к себе — собираться в путь.

Пожитки у меня были нехитрые: оружие, доспехи, деньги и документы, удостоверяющие, что я, Дитрих Штаден, сын Генриха Штадена, действительно являюсь капитаном мушкетерской роты Ганзейского союза. Мне вздумалось на всякий случай захватить сменную одежду, но вспомнив о погоде, я решил, что толку от нее будет мало и решил не утруждать себя еще и этим.

В Любеке меня знали, и горожане спешили разойтись, уступая дорогу моему коню. Они привыкли видеть меня в повседневном, запыленном костюме капитана мушкетеров. А поэтому были удивлены, когда я проезжал мимо них, закованный в кирасу с наплечниками и наручами. Шлем я держал в руке — предпочитал надевать его перед самым боем.

Ратуша была самым большим зданием в городе, кроме, может быть, собора. Здесь располагался любекский магистрат Ганзейского союза, местная администрация. Главой его был выборный представитель от города — мастер Ансельм Зольгер. Тот самый, что вызвал меня к себе для беседы.

До кризиса, поразившего Ганзу в прошлом веке, Любек был главным городом Союза. Но с возрождением столицей стал Бремен, оставаясь ею и поныне.

У входа в ратушу со скучающим видом лениво прохаживались восемь моих солдат. Я подъехал — они остановились и отсалютовали мне. Ответив на приветствие, я сообщил им о своем отъезде, об изменениях в командовании ротой, и прошел в здание.

Мастер Зольгер ждал меня в своем кабинете. Особо близких отношений у нас с ним никогда не было: я делал свое дело, он — свое. В мои обязанности входило обеспечение безопасности города, вместе с отрядами городской стражи и еще несколькими наемными ротами. Мастер Зольгер вел деловые переговоры касательно торговли, покупок или продаж. Сейчас он сидел за рабочим столом, что-то торопливо записывая пером в толстый гроссбух. Обстановка кабинета была поистине спартанской для такого богатого человека как Ансельм — несколько дорогих ковров из Персии, охотничьи трофеи на стенах, огромные деревянные шкафы, битком забитые кипами бумаг, несколько старых кресел для посетителей и второй стол, укрытый картой.