Юлия Иванова - Дремучие двери. Том II

«Мои овцы знают Мой Голос»… А она — разве идёт на Зов? Разве ведёт христианскую жизнь? Она по-прежнему теплохладная, между Небом и землей. Она всё более изнемогала от этой вроде бы нормальной, как у всех, жизни, и опять ненавидела себя. Особенно худо становилось во время так называемого «отдыха», когда, освобождённая от суеты и работы, она оказывалась наедине со своими бичующими мыслями.

— Ну, а мы кому служим, а, Жанна?

Этот денисов вопрос насчёт их совместного творчества она не раз себе задавала и, как ни странно, тут её совесть молчала. Они обличали пороки, высвечивая в людях тёмную, греховную сторону, учили мужеству, честности, добру, справедливости, любви к Родине, защите слабого… Формально далекие от религии, их фильмы были христианскими по сути. Почти вся так называемая культура соцреализма взяла на деле на вооружение христианскую этику. И Кольчугин — вовсе не Джеймс Бонд, хоть и супермен. Бонд защищает совсем другую цивилизацию, мышление, образ жизни. Даже Господь сказал: «Милости хочу, а не жертвы»… То есть не надо Мне ваших подношений, люди. Дайте спасти вас, оказать милость…

Так примерно Иоанна ответит Денису, и это ему понравится. Едва приехав, уже в середине октября, она позвонит Варе и заодно с информацией о Гане, который всё лето служил «на требах» в подмосковном храме, узнает также, что покупатели на лужинскую дачу уже есть, ждут только документов на наследство и будут оформлять продажу… Хотели пятьдесят тысяч, но покупатель, хоть и денежный, зубной техник, упёрся, что больше сорока пяти не даст. На том и порешили. Даже им с Глебом пообещали пять тысяч отстегнуть, что очень кстати — ремонт в квартире затеяли, теперь все подорожало…

До этого разговора она гнала от себя мысли о продаже Лужина, как о неизбежной смерти в каком-то неопределенно далёком абстрактном будущем. И вдруг этот зубной техник, сорок пять тысяч… Сумма показалась одновременно огромной и смехотворной. Да можно ли вообще оценивать Лужино? Лужино было свято. И при мысли, что в ганиной мастерской, её мансарде, за дяди жениным столом и в райски ухоженных уголках сада вместо худеньких тургеневских созданий в длинных юбках и косынках, склонившихся над грядками с Иисусовой или Богородичной молитвами, бородатых их мужей с мудрёными духовными разговорами, их таких обычных и необычных детишек, соблюдающих посты и ходящих на исповедь — всего этого, пусть чужеродного, но единственно возможного в этом доме мира — разместится какой-то зубной техник за сорок пять тысяч, специалист по «мостам» и золотым коронкам, его многочисленные жирные пациенты и пациентки с золотыми зубами, потому что нежирные лечатся в районных поликлиниках, — которые будут пить водку, вытаптывать газоны, жрать в пост отбивные свежевставленными зубами и совокупляться в её мансарде… — при этой мысли она испытала почти физическую боль. И сознание, что в профессии зубного техника нет ничего крамольного и тот может оказаться вполне интеллигентным, непьющим, хорошим семьянином и даже верующим, облегчения не приносило. Желание увидеть Лужино последний раз прежним, неосквернённым, заставило её на другой же день помчаться туда, отложив все дела.

Но лучше б она не ездила. Дом был заколочен, грядки вытоптаны, из многочисленных дыр в заборе просачивалась от соседей всякая прожорливая живность — копались в разорённом цветнике куры, поодаль козы что-то шустро обгладывали, шныряли туда-сюда собаки… Иоанна сама проникла через какую-то дыру, как воровка, и прочие воры её не испугались, но всё-таки с явным возмущением и неохотой /подумаешь, командуют тут всякие!/ покинули территорию.

Иоанна осталась одна, ей хотелось плакать. Дом без хозяина — прежние уже не хозяева, новые — ещё не… Их с Ганей Лужино, которое она видела во сне по ночам, — глоток воды в пустыне, — казалось мёртвым. Даже рыжий дух Альмы его покинул — снова, наверное, ушёл в её детство, в двухэтажный дом с дремучими дверями, откуда и был родом. Только промозглый ноябрьский ветер хлопал разбитой форточкой.

И всё-таки чудо явилось — в лице отца Тихона, к которому завернула она на обратном пути, не надеясь, что храм открыт — день был будний, а время — около одиннадцати. Но батюшка отпевал покойника, возле церкви стоял автобус. Ей, можно сказать, повезло. «И сотвори им вечную память…» «Святый бессмертный, помилуй нас…» Автобус отъехал.

— Батюшка, Вы меня узнаёте?

— А, Иоанна…

Добрые выцветшие голубые глаза, от белых редких прядей и сухой горячей руки, над которой склоняется Иоанна, пахнет ладаном.

— Ну что, голубка, стряслось?

От его «голубки» у неё сразу же глаза наливаются слезами, и она начинает выкладывать всё подряд — про новые грехи, злые помыслы и по-прежнему суетную дурацкую свою жизнь — вроде бы все нормально, как у всех, а тошно и скучно, с каждым днём всё хуже, а тут ещё дача продаётся, где все они жили позапрошлым летом…

— Они теперь по Павелецкой снимают, — сказал батюшка, — Отцу Киприану добираться удобнее, так что слава Богу…

— Да я знаю, я про себя…

— А если про себя, так и покупай дачу-то.

— Я?! — она оторопела. Это ей в голову не приходило.

— Сама жалуешься — жизнь в миру тяготит. Вот я и благословляю… На уединение, труд на земле. И в храм будешь почаще ходить, я уж тогда за тебя возьмусь. А то в ванной, небось, каждый день полощешься, а душе бедной никакого внимания. А потом удивляешься, что душа криком кричит… Не дороже ли душа тела?

Купить Лужино… Это ей казалось всё менее безумным.

— Но ведь… Уже есть покупатель!.. Сорок пять тысяч! Зубной техник.

— А ты полсотни дай. Чего смотришь? Грешит батюшка? Так я этот грех на себя и беру. Я их знаю — продадут тому, кто поболе даст.

Купить Лужино! Теперь она будто на качелях взлетела, захватило дух. Милый, потрясающий отец Тихон! Неужели это возможно? А почему бы нет? Тысяч пятнадцать у неё есть, что-то можно продать, что-то даст Денис, свекровь, знакомые в долг… Собрать можно — она загоралась всё больше.

— А не хватит — добавлю, — батюшка неожиданно озорно, по-молодому улыбнулся, — Тут такое дело. Люди на храм жертвуют, а потратить деньги мы не можем — государству надо почти всё отдавать. А где гарантия, что они на богоугодное дело пойдут? Вот и лежат, вроде кассы взаимопомощи, раздаём понемногу нуждающимся.

— Спасибо, батюшка!

— Благодарить будешь, когда хозяйкой станешь. И не меня, а Господа, если будет на то Его святая Воля.

И, дав Иоанне необходимые наставления относительно её духовной жизни, отец Тихон отпустит с миром. Хотя мира в душе не было — идея покупки Лужина уже овладела по макушку, как всегда случалось с её желаниями.

Сначала она кинулась звонить Варе, едва разыскала её на работе. Варя отнеслась ко всему неожиданно спокойно.