Ивакин Геннадьевич - Мы погибнем вчера

– Вот, суки! – ругнулся он, когда дверь закрылась. – Чего пинаются? Гады…

Потом он перелез по сену к Лешке, улегся рядом и протянул руку.

– Здорово! Ты чьих будешь?

– Наших. – Буркнул Леха в ответ.

– Да вижу, что наших! – Засмеялся красноармеец в ответ. – Тебя как звать-то?

– А ты чего такой жизнерадостный? – Покосился на него Алексей.

– Вадик Зелянин! – вместо ответа протянул руку тот.

– Иванцов. Алексей!

– Слышь, Лех… – Вадик подвинулся поближе. – А ты как сюда-то попал?

– На летающей тарелке прилетел…

– Чего? На какой тарелке?

– Ничего. Сам не помню. Помню, что по полю шел. Ночью. Темно было, как у негра в заднице. Споткнулся. Упал в яму какую-то, а там чем-то по голове накрыли. Днем тут очнулся.

Вадик засмеялся.

– Ты что как кобыла? – разозлился Лешка. – Все ржешь и ржешь…

– Да так, выражение забавное, как у негра в заднице… Не слышал раньше. Агась!

– Дарю, – угрюмо ответил Алексей и осторожно потрогал нос. Кровь уже давно подсохла, но дышать было носом тяжело. – Слышь, Вадик, а у тебя покурить есть чего?

– Откуда… Фрицы все отобрали… – Печально вздохнул "сосарайник". – А меня оглушило. Очнулся – немцы кругом. От полка щепки. Триста двенадцатый стрелковый, двадцать шестая Сталинская дивизия, Первая ударная армия. Слышал?

– Северо-Западный?

– Агась. Под Рамушево бились. То наши надавят, то немцы… Траншеи из рук в руки переходили за день раза по два. А дна в траншеях нет. Кровь да трупы. Да… – Вадик на минуту замолчал, а потом продолжил. – Ну, меня и уволокли. А я сбежал. Агась. Деру на пересылке дал. Лопухнулись фрицы. До вологодских им далече…

Он покрутил головой и хекнул.

– А я то родом из Старой Руссы. Вот туда и пошел.

– Фига себе. А сюда-то как попал?

– Так я это… Неделю у солдатки отлеживался. Вроде затихло, ну я и отправился в путь-дорогу. Нарвался, блин масленичный, на полицаев… Вечером отправят по этапу – в деда, в душу, в мать…

– А меня расстрелять собираются…

– Да ты чего? За что?

– Рожей не вышел.

Вадик хихикнул:

– То-то они тебе нос поправили. А чего за форма такая у тебя? Не видал ни разу.

– Опытные образцы ввели. – Покосился на него Лешка. – А я ночью до ветра пошел. Ну и блуданул малость. Вляпался к фрицам в дозор.

– А ты не из десантуры? Тут, говорят, немцам в котел две бригады закидывали комиссары…

– Да какая десантура… Их же вроде в феврале закинули. А к апрелю вроде как кончили уже. – Сказал Лешка, а сам подумал, что под свитером-то тельняшка…

– Да не… Шарахаются еще где-то, – равнодушно сказал Вадик. – Остатки. Фанатики, блин. Ни еды, ни оружия. А все по болотам бегают. Главное толку от них никакого. Сдохли только без дела…

– Странно ты как-то говоришь… – Лешка искоса посмотрел на Вадика.

– А что тут странного? Уж не знаю, что лучше. По болотам без оружия голодным и раздетым бегать или немцам в плен сдаться. Из плена и бежать можно. А тут куда? Или свои или немцы шлепнут. Немцы дюже десантников не любят. Агась.

– А свои-то за что?

– Знамо дело… – пожал Вадик плечами. – За невыполнение приказа и дезертирство. Они тут должны были двумя бригадами весь котел немецкий в плен взять. А немцев тута тысяч семьдесят. Во как.

– Делааа…

– Лех, слышь чего скажу… У меня папироса есть немецкая. Одна. Заныкал от вертухаев фрицевских. И спички в ботинке. Давай-ка курнем!

– Давай! – обрадовался Лешка. – А ну немцы унюхают?

– А… – Махнул собеседник рукой. – Фингалом больше, фингалом меньше. Подумаешь.

– А давай!

Соблазн, втянуть хотя бы каплю никотина, был больше, чем очередной удар прикладом.

Они устроились в углу сарая и, накрывшись шинелью Вадика, стали по очереди тягать цигарку.

В голове поплыло, по рукам и ногам побежали приятные мурашки…

– Где, говоришь, служил то?

Не задумываясь, Лешка ответил первое, что пришло в голову.

– Триста двадцать вторая стрелковая. Восемьдесят шестой полк. Рядовой.

– Вроде не было тут триста двенадцатой?

– А перекинули недавно. Я вообще первый день на фронте.

– Понятен. Ну, сиди пока.

Тут Вадик откинул шинель, подошел к двери и пнул несколько раз.

– Открывайте, песьи дети! Расколол я его.

Дверь открылась. На пороге стояло три бойца в красноармейских ватниках, с трехлинейками, но без петлиц и белыми повязками на правых руках.

"Полицаи!" – понял Лешка.

– Ну, чего, тезка? Будем знакомы сызнова? – ухмыляясь, сказал "Вадик". – Олексий Глушков, начальник Ивантеевского волостного отряда шютцполицай.

Леха молчал. А что тут скажешь? Он встал, заложив руки за спину.

– Выходи, тезка. Сейчас тебе шиссен делать будем.

Делать нечего. Леха вышел под небо, висящее такой же свинцовой тяжестью над бестолковым миром.

Двое полицаев оттащили его к стенке, а начальник Глушков что-то пояснял фельдсполицкомиссару. Тот уже успел сменить штаны, и стоял безукоризненно чистый в этой грязище.

Потом они подошли к Иванцову.

Немец долго разглядывал опухшее лицо Алексея, а потом сказал:

– У тьебя есть два варианта. Льибо ти умираешь сейтчас, льибо ти жьивешь сейтчас. Что ты виберешь?

Леха молчал. На дурацкий вопрос можно дать только дурацкий ответ. Но такого ответа не было в пустой звенящей голове.

– Молчьишь?

Потом он развернулся и резко бросил, ровно выстрелил:

– Erschiessen.

Рядовые немцы наблюдали молча за происходящим.

Глушков взял винтовку, передернул затвор и спросил:

– Тезка, а ты родом-то откуда?

– Вятка, – Приглушенно сказал Иванцов.

– Молись, коли верующий! И глаза-то закрой. Легче будет.

Леха закрыл глаза. До сих пор ему все это казалось бредом каким-то, сном, фантастикой. А тут вот она правда-то… Несколько секунд – и тебя нет. А смерть вот она. Из глаз полицая смотрит. Пулей дотянется сейчас и все…

Конец…

– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!

Леха свалился на колени:

– Ж-жизнь. Жить х-хочу.

А потом зарыдал и упал окровавленной мордой в коричневую жижу.

– Gut! – остановились рядом с ним начищенные сапоги фельдсполицкомиссара Дитера Майера. – Жизнь есть карашо. Но ее надо заслужить. Да? Ты себя плёхо показал на допросе. Сейчас ты докажешь свою преданность жизни, когда съездишь со своими новыми друзьями в деревню Опалево. Говорьят там есть раненый партизан, а можьет твой товарищ. Соратник. Найди и привези его сюда. Поднимите его.

Майер отошел на пару шагов, не желая больше пачкаться.

Двое полицаев подхватили Иванцова под руки и попытались поднять на ноги. Но Лешка был в полуобморочном состоянии, еле стоя даже с помощью.

Полицаи потащили его к телеге и закинули туда как зарезанного поросенка.

"Russische scwiene…Welche sie die Schweine aller…" – потом он, поморщившись посмотрел на небо: "der Arsch der Welt…"