Ивакин Геннадьевич - Мы погибнем вчера

Первым, естественно, не выдержал Ёж.

– Лех, сыграй чего-нибудь?

– Не могу. – Соврал тот в ответ. – Палец чего-то выбил, когда корни рубил.

– Рит, тогда ты?

Рита молча развернулась и ушла в палатку, ровно в какое-то убежище.

– Ну, блин, – ругнулся Ёж. – Марин, может ты?

– Андрюша, – ласково улыбаясь ответила ему Маринка, – я уже сто тысяч лет на гитаре не играла.

Ёж скорчил недовольную физиономию:

– Ну, тогда я буду болеть! – воскликнул он и надуто отвернулся вполоборота к костру.

И в этот момент, южный небосвод озарила вспышка, а через секунду ударил мощный гром. Лешка подпрыгнул на бревне вместе с землей.

– Мля… – только и успел он сказать, как по стволам деревьев, с непередаваемо противным звуком, гулко ударили осколки. Несколько железяк, брошенных тротилом, взбили прошлогоднюю листву совсем-совсем рядом от костра.

Из палатки выскочила Рита:

– Слушайте, прошло-то минут пятнадцать, после того как они ушли.

Ребята стояли и неотрывно вглядывались в темноту, будто что-то могли разглядеть там.

– Чего стоим? Побежали! – Она вытащила за собой медицинскую сумку со всем набором поисковой зеленки да бинтов, дрожащими руками натянула сапоги и бросилась в ночь.

На секунду позже за ней побежали и остальные.

Отбежав несколько метров от костра, Алексей вдруг обнаружил, что побежал босиком. Пока вернулся, пока натягивал сырки и сапоги, ребята уже умчались в темноту.

– Эй! – заорал он вслед. – Вы где?

Но ответом была тишина, тогда он снова помчался в сторону взрыва.

Бежать было тяжело, непросохшая апрельская земля разъезжалась под ногами. Да и кочки то и дело цепляли ноги. Несколько раз он спотыкался, но удерживался, пока не зацепился обо что-то податливо мягкое. И плашмя врезался в глину.

"Твою кочерыжку…" – подумал он, но не успел подняться, как получил сильнейший удар по голове. И потерял сознание.

Очнулся он уже днем. Лицо нещадно кололо трухлявое серое сено. Голова болела? Нет, голова раскалывалась как спелый арбуз. С трудом Лешка перевернулся на спину. Очки, как ни странно, были на месте, только оправа вся изогнулась. Постепенно размытое серое небо сфокусировалось и превратилось в крышу сарая. С трудом он перевернулся еще раз и встал на четвереньки. И его тут же вырвало остатками вчерашних макарон.

Пересилив себя, он подполз к стенке и, цепляясь за доски, встал. Несколько минут постоял так, а потом выглянул в щель между досок.

И едва опять не потерял сознание.

По двору ходили немцы.

Самые настоящие. В серых мундирах и касках, которые архетипами остались в подсознании, вколоченные советскими фильмами. Сломав забор, засунул задницу во двор полугусеничный бронетранспортер – Шютценпанцерваген. Кажется, так Юрка говорил.

И говорили фашисты на немецком. Чего-то реготали, над чем-то ржали. Двое курили на завалинке около дома.

Леха сполз по стенке, судорожно хлопая себя по карманам в поисках "Примы".

А хренанас! Сигарет не было. И зажигалки тоже. Стырили, суки арийские.

"Вот я приложился башкой-то" – подумал Лешка. – "Зрительно-слуховые галлюцинации в полном объеме. Впрочем, и тактильные тоже"

В этот момент во двор въехал мотоцикл, судя по звуку. Чихнул и развонялся бензиновым угаром. "И обонятельные еще…" – меланхолично добавил он сам себе.

Во дворе завопили чего-то, забегали туда-сюда.

Лешка привстал до щели. И точно, приехал какой-то сухопарый чувак. С витыми погонами, в фуражке с загнутой вверх тульей. Быстро пробежал в дом, махнув лениво открытой ладонью солдатам. Через минуту оттуда выскочил боец и вприпрыжку побежал к сараю.

"А вот и большой белый писец пришел…" – подумал Алексей.

Дверь, невыносимо скрипя, открылась.

– Raus hier, beweg dich! – немец уточнил свои слова, показав направление стволом карабина.

Лешка на всякий случай поднял руки за голову и вышел из сарая. С каждым шагом его колотило все больше и больше. На ступеньках крыльца вообще едва не упал. В сторону повело как пьяного.

Конвоир жестко, но аккуратно схватил его за шкирку, не дав свалиться. Странно, но гансы не обращали никакого внимания на пленного. Хотя в фильмах обычно показывали, что они должны непременно издеваться над пленным и ржать как дебилы последние.

А эти вели себя совершенно не так. Один чистил шомполом ствол карабина, другой чего-то писал, наверно письмо своей фройляйн, третий вообще дрых под телегой. Никто не играл на гармошке и не гонялся за курицами. Впрочем, может быть, они их уже давно сожрали?

При входе в комнату Лешка едва не хряпнулся о притолоку многострадальной головой.

– Nehmen Sie Platz! – вполне дружелюбно показал ему на табурет в центре комнаты упитанный офицер в расстегнутом кителе. Сам он сидел за большим круглым столом, а тот тощий, что приехал – стоял в углу, слегка справа за спиной.

– Данке шён! – кивнул осторожно Алексей и сел на табурет.

– Sprechen Sie Deutsch? – приподнял бровь сидящий.

– Я. Абер зер шлехт… Ин дер шуле Лере.

– Klar… – И тут в голосе офицера появился металл – Name, Dienstgrad, Truppengattung, Einheit?

– Эээ… Вас?

– Имья, звание, род фойск, фоенная част? – подал голос стоящий.

– Что? Кто? Я? Я не военнослужащий. Я гражданский, не солдат. – Лешка усердно замотал головой.

– Antworte auf die Frage!

– Отвечайт на фопрос!

– Алексей Иванцов. Только я же говорю, я не военнослужащий.

– Warum hast du dann Uniform an?? – уставился на него сидящий офицер.

– Тогда почьему ит. есть ф фоенный форма?

Тут Алексей замялся не зная, что и сказать. Как тут объяснить то, если сам ничего не понимаешь?

– Господин… эээ…

– Herr Hauptman!

– Хер гауптман… – Лешка внутренне ухмыльнулся – Я форму снял с убитого, потому что своя одежда вся уже изорвалась, а ходить-то надо в чем-то?

Стоящий офицер быстро переводил гауптману. Тот кивал, записывал и, почему-то, морщился.

– Was fur ein Toter? Dieses Muster gibts weder bei uns noch bei den Russen?

– С какого убьитого? Такой фоенной формы ньет ни у нас, ни у русских.

– Wie bist du hierher gelangt? Woher kommst du und wo willst du hin? Mit welchem Ziel?

– Как здьесь оказался? Куда и откуда шел? С какой целью?

– Живу я тут, герр гауптман, вернее не тут… Домой иду, в Демянск.

Немцы переглянулись.

– В Демянск? – переспросил длинный.

– Ну да, я там родился, потом родителей посадили и мы переехали в Вятку, потом меня призвали, но я сбежал, потому что не хотел воевать. Я этот… Свидетель Иеговы. Вот.