Борис Орлов - В окопах времени

— Руки в гору! Быстро! И без шуточек!

Бойцы с «ППШ» наперевес быстро обезоружили и охрану, и милицию. Кто-то из солдат восхищенно причмокнул, разглядывая советский еще «АКСУ»…

— Батя! Батяяяяяяяяяяяяя! — дед, полуослепший и глуховатый, даже через столько лет узнал знакомый голос командира роты.

— Ждал нас, Митька? Дождался! — И высокий статный офицер заключил в сухие мужские объятия тщедушного старика.

Вокруг, уперев винтовки и автоматы в толпу, стояли его однополчане. Великан Опанас Кравчук, пулеметчик и забияка, балагур Саша Фадеев, с далекого сибирского городка, гармонист Петька Сафронов, всегда спокойный Ильхам Тубайдуллин… Все, он плохо видел, но он чувствовал, чувствовал, что они здесь, все живые и родные. Все живые.

— Дядя Коля! Дядя Коля! — Митька ткнулся в плечо сержанту Ваганову и зарыдал. — Я ж тебя… Ложка… Ты ж…

— Нормально все, пацан! — Сержант осторожно приобнял старика.

Серьезные солдаты в неуспевшей еще выцвести форме улыбались и махали ему руками, но сразу же снова подняв оружие, устремляли его в толпу.

Из толпы кто-то старательно выпихнул мэра. Тот ошарашенно оглядывал ухмыляющуюся пехоту.

— Ээээ… А по какому такому праву вы тут распоряжаетесь?

Вместо ответа мэр получил короткую очередь под ноги. После чего немедленно обмочился, взвизгнул и бросился обратно в толпу.

— Не по праву! — ответил мэру старший лейтенант. — По закону!

— По какому такому закону??

— Военного времени, — старлей пожал плечами.

Кто-то из толпы чиновников выкрикнул:

— Какая война? Нет никакой войны!

— Для вас нет. Для нас есть, — отрезал офицер, сверкая на солнце погонами.

— Она уже закончилась! — в голосе послышалась истерика.

Вместо ответа старлей прищурился, выглядывая крикуна. Но не высмотрел.

— Для вас она еще и не начиналась. Потерпите. А для нас не закончится никогда. Вот для Митьки закончилась. Правда, Митька?

Тот отчаянно кивнул, зажмурив слезящиеся глаза. «Только бы не сон! Только бы не сон!»

— Лейтенант, — голос комбата не дал сну закончиться. Майор Щеглов, всегда неодобрительно смотревший на Митьку, вышел из леса в сопровождении группы автоматчиков. — Почему задержка?

— Да вот, товарищ майор… — показал лейтенант стволом на толпу, а потом на деда.

Комбат мельком глянул на толпу испуганных чинуш и журналистов.

— Мины где? Помнишь?

— Конечно, товарищ майор! — лейтенант даже чуть обиделся.

— Кто зачинщик?

Толпа раздвинулась в стороны, оставив в центре мэра и его ближайших замов, начальника милиции, директора стройфирмы и инженера, норовившего свалиться в обморок.

— Товарищ старший лейтенант… По закону военного времени, за преступление против Родины… Гони бандеровцев на разминирование, больше эта мразь ни на что не годна. Остальные свободны. Немедленно покиньте территорию.

— А рядового Соколовского?

— А этого… — Майор подошел к Митьке. Прищурился. — С собой. Подрос уже пацан…

Митька вытянулся что было сил перед строгим взглядом комбата.

— Батальон! Станооооовись! В колонну по два, шагом…

И они ушли. Ушли в закат. Уш…

Пальцы разжались. Граната покатилась по ржавой земле, тонко звякнув о стекло в сумке…

Вятка, 2009 г.

— Лех, уснул, что ли? На пары идешь?

Не открывая глаз, греясь на жарком, не по-осеннему, солнце, я ответил:

— У меня с третьей семинар…

— Перепил, что ли, вчера? Семинар через десять минут.

Я все-таки открыл глаза и посмотрел на…

Батюшки!

Юрка Васькин! Ущипните меня за задницу… Он же… Он же погиб в девяносто девятом! После универа поработав учителем в сельской школе, став «Учителем года», не выдержал бескормицы и завербовался в армию.

И тут, из глубины бессознательного, прокатилось по душе мягкое цунами.

Мать твою… Дочитался…

Самое смешное, что я не испытал никакого хроношока, как описывают фантасты. Шок был у меня от другого. От даты.

Шестнадцатое сентября девяносто первого года.

Ну, почему все люди как люди, попадают в ключевые моменты истории, а я вот в шестнадцатое сентября? На год бы пораньше, до ГКЧП, а сейчас-то что? Поздняк метаться…

— Ты идешь, нет? — нетерпеливо переспросил Васькин.

— А? Да, конечно!

Блин! А здорово же, так-то! Тело молодое, зубы целые, гормоны плещут! Ууууух! Студенточки пошли на учебу… Вот эту я оприходую через месяц, вот ту через два дня после первой… Ыыыыых!! Ну, здравствуй, молодость!

— Юрка! — от переизбытка чувств хлопнул я Васькина по плечу. — Хорошо-то как! Только пообещай мне в армию не ходить!

Тот постучал мне по лбу указательным пальцем:

— Хватит мне, я свои два года оттоптал. Пойдем уже! Останин опоздавших не пускает, знаешь же.

И я, почти вприпрыжку, помчался на семинар по «Основам современной цивилизации».

Это у нас, на первом курсе исторического факультета, так переименовали в сентябре девяносто первого «Историю КПСС».

Память стала проявляться, словно фотографии в кювете. Я уже и забыл, что такое пленочная фотография… А вот же какие ассоциации пошли…

Останин — зверь-мужик. Вел он у нас тогда философию и те самые «Основцы» — это у нас так предметы любили сокращать. По примеру «Республики ШКИД». Любимые фразы Алалоста — Сан Саныча Останина — были «Место женщины в постели, а не на истфаке» и «В Кирове только два интеллигентных человека. Я и мой друг. Друг уже умер». Получить «отлично» у него было невозможно. Легче на Луну слетать или в прошлое вернуться. Философию я ему буду сдавать шесть раз. До потери сознания буду учить ненавистного Платона. И сам буду преподавать его в курсе «История психологии» спустя пятнадцать лет… Смешно!

Блин! Знакомые все лица! Серега Ерохин, он же Курт — станет менеджером по продажам в «Строй-маркете», Леха Колодкин, он же Ганс — в будущем директор маленькой, но стабильной фирмы по лесозаготовкам, Колька Ямшитов — церковный сторож, Мишка Курашин — управделами «Молодой гвардии»… Никто, кроме Васькина и Димки Васильева — по прозвищу «Большевик», так и не станет учителем истории. Кроме девок, конечно. Половина из них замуж на третьем курсе повыскакивают. Большая часть по залету, да. Потом разведутся, снова замуж, уже осмысленнее…

И тут меня словно обухом.

Иришка!

Она же тут, в этом корпусе, пока еще Кировского педагогического института! Прошлое накатило с такой силой, что у меня, кажется, заполыхало лицо.

— После пар стипуху дают! — шепнул мне усевшийся рядом Курт. — Потом идем в общагу, места получать!

Да, точно… Сегодня же день заселения… Я получу место в двухместной комнате, вместе с Колькой Ямшитовым. Там он, кстати, и начнет спиваться. А я через год приведу в эту комнату с обшарпанными стенами, заклеенными вырезками из журнала «Советское фото», Иринку. Под утро отведу ее в общий — два на этаж — туалет. И пока она там моется из обычного крана холодной водой, выброшу из окна — прямо в мусорный бак — простынь с кровавым пятном в виде бабочки. Не отстирать уже. Привезу комендантше другую.