Борис Орлов - В окопах времени

— Рятуйте, громадяне! Радяньска влада вернулася!

— Що ты бачив, потвора хохольска?

— Панове! Геть до хаты, прийшлы солдати!

Шустро подкатил еще один грузовичок. Издал неприличный звук карбюратором и выпернул густое облако синего дыма.

В кузове взвизгнули три девицы, едва удержавшись за борта. Девицы были в ночнушках на голое тело.

Флэшмоберы с радостным гоготанием, облапливая тела девок, сняли их из кузова, а потом стали вытаскивать ящики с водкой.

Бойко скручивая пробки с бутылок, флэшмоберы отпивали по глотку из каждой и всучивали початые бутылки прохожим.

Те, как правило, отказывались, но «красноармейцы» — в случае отказа — направляли штыки в сторону прохожего и заставляли того отпивать.

Пашу аж передернуло. На такой жаре — а плюс двадцать пять в сентябре для питерского жителя неимоверная жара — пить теплую водку…

Зато каждого отпившего целовали девки в ночнушках.

В это же самое время двое флэшмоберов растягивали белый транспарант с красными, стилизованными под кровь, буквами.

«НКВС повернулося!! Рятуйтесь!»

Паша прикинул. Транспарант как раз должен был быть виден из окон, где через пятнадцать уже минут должно было состояться подписание протоколов.

Грамотно работают, молодцы!

Паша оценил работу коллег по пиар-цеху. Хоть и по другую сторону, а работают профессионально, не отнять…

Один из «красноармейцев» заметил прищур Паши и направился к нему — одной рукой протягивая водку, второй — макет нагана. Голова его была ненатурально забинтована.

— Пш, хохол!! — Глаза были веселы и бешены.

Паша вежливо отказался на ломаном немецком:

— Данке шен. Их ферштее нихт!

«Красноармеец» на мгновение остановился, словно напоровшись на стену. А потом заорал своим:

— Ой, бачьте! Шмец! Свш! Слухай, шмець, я свш. Це все — маскарад! Андестенд ю? Маскарад! А ти випей з нами, выпей!

Паша взял бутылку и приложился к горлышку губами, сделав вид, что глотнул:

— От ты бач, шмець! От як нас москали и спаивули! Поняв?

Паша кивнул, делано поморщившись. Вдруг глаза флэшмобера широко открылись, а на плечо журналиста легла твердая рука.

Он оглянулся.

Перед ним стоял почти такой же «красноармеец», но…

Но форма на нем сидела не мешком, на груди его сверкал какой-то орден, да и глаза были какие-то другие. Не такие сумасшедшие. Серо-голубые. Спокойные…

— Schprechen Sie russisch?

— Конечно… — неожиданно для самого себя ответил Павел. — Я вообще-то и есть русский…

— Gut… Тьфу! Хорошо. Отойдите в сторону…

— Товарищ лейтенант, — подбежал к орденоносцу какой-то усатый солдат. Тоже… Не такой, как те клоуны… Вон… И с приклада лак вытерт… — Перекрыли мы подходы…

«Лейтенант» что-то ответил, но Павел услышать не успел. С невероятным грохотом и лязганием на площадь вползали танки.

Древние танки.

Таких не то что не делают, такие уже и не ездят… Только в кино… Да, да… Именно такие входили в Берлин в оскароносном «Утомленные солнцем-четыре». Там еще от «дружественного огня» американских «Шерманов» целый полк таких сгорел… Или дивизия? Только красных парусов не хватает…

Да что же это…

На площади завизжали, заорали, раздалась очередь из пулемета.

Но вновь прибывшие красноармейцы — флэшмо-берами их у Паши не то что язык, мозг отказывался почему-то называть. И только пальцы профессионально-бессознательно щелкали затвором фотоаппарата, снимая происходящее.

А снимать было что.

С вновь прибывших грузовиков спрыгивали солдаты с длинными винтовками, только настоящими, не как у тех… Паша чувствовал — не понимал, а именно чувствовал — они настоящие! Танки, повинуясь флажкам одетого в черный комбинезон какого-то солдата, перекрыли улицы, пропустив лишь человек двадцать на конях и в буденовках.

Конники грамотно оттеснили толпу гражданских от флэшмоберов. Выстрелы неожиданно прекратились.

Лейтенант ловко забрался на грузовик.

Толпа затихла.

А где-то вдали бахнул взрыв.

И люди, почти одновременно выдохнув, сели на корточки.

Лейтенант усмехнулся.

— Товарищи львовяне! — крикнул он и поперхнулся. Кашлянул несколько раз. Потом глотнул из запыленной фляги.

«Это не пиар…» — мелькнула мысль в голове журналиста. «До такого даже пиарщики не додумаются…»

— Товарищи львовяне! Советская власть вернулась!

Он замолчал, ожидая реакции от толпы. Но толпа почему-то молчала.

— Вернулась она раз и навсегда. Львов никогда не будет немецким, польским или еще каким! С этого момента власть переходит в руки Совета рабочих и крестьянских депутатов!

— Яких-яких? — переспросил кто-то из пьяных флэшмоберов, плотно прижатых бойцами к стене дома. Прямо под их транспарантом.

— Рабочих и крестьянских, — повторил лейтенант. — Прошу вас сейчас разойтись по домам и не выходить до наведения порядка в городе. Красной армией ведутся бои с польскими частями. Мы не хотим причинить вред мирному населению и надеемся прекратить огонь в течение двадцати четырех часов.

Потом он что-то неразборчиво сказал тому усатому солдату, и тот, придерживая винтовку, побежал, расталкивая мощными плечами людей.

— Выход будет идти через контрольно-пропускной пункт на улице Русской. Все понятно? Идти по улице Русской!

— А нам в другую сторону! — крикнул кто-то из толпы.

— Ничего… Потерпите… — ухмыльнулся лейтенант. — И хотелось бы предупредить: в городе действуют банды провокаторов, типа этих.

Он небрежно кивнул на флэшмоберов.

— Граждане! Будьте бдительны!

Потом он спрыгнул с грузовика и жестом подозвал к себе совершенно ошалевшего Павла.

— Со мной пойдешь, — тоном, с которым соглашаются, сказал лейтенант.

Они подошли к маленькой кучке задержанных клоунов.

— Значит, так… За контрреволюционную агитацию, по статье пятьдесят восемь дробь десять и пятьдесят восемь дробь семь, вы передаетесь под юрисдикцию органов НКВД.

Лейтенант покосился на транспарант.

— Какая контрреволюционная агитация? Вы что? — выкрикнул кто-то из группы «лжекрасноармейцев». Павел отметил, что крикнули на совершенно чистом русском языке.

— Дискредитация образа красноармейца, нарушение общественного порядка, распитие спиртных напитков, ношение огнестрельного оружия… — парировал лейтенант.

— Это макеты… — всхлипнул тот же голос.

— А с этим органы разберутся. Сержант! По грузовикам их! А вы, девицы, стоять!

Бойцы оттеснили штыками трех девиц в ночнушках.

— Проститутки?

— Студентки мы… — пискнула самая смелая из девок, судорожно прикрывая полураспахнутое декольте.

— Проститутки вы. Кто ж еще в ночном белье будет на людях днем расхаживать. Сколько заплатили? — в ледяном взгляде лейтенанта не было ничего мужского, похотливого.