Олег Курылев - Шестая книга судьбы

Луны нет, но низкие тяжелые облака освещают десятки мощных прожекторов, спрятанных за домами. Их свет рассеивается специальными линзами и подкрашивается светофильтрами. От всего этого быстро плывущие над Одеонсплац тучи выглядят неестественно и страшно. Кажется, вот-вот земля содрогнется и расположенный поблизости Везувий выбросит в небо миллионы тонн раскаленного пепла.

Звучит команда. Взлетают вверх сотни рук. На ковровой дорожке появляется одинокая фигура. Это главный жрец и верховный понтифик. Он идет в сторону освещенной кострами аркады. Там, возле алтаря, его ожидают авгуры, чтобы приступить к человеческому жертвоприношению.

Вангер уже видит, как к жертвеннику ведут двоих детей в белых одеждах. Они держатся за руки, ступая босыми ногами по холодным мокрым камням мостовой. Мальчику лет двенадцать, девочке вдвое меньше…

Он трясет головой, освобождаясь от кошмарного видения. Снова снег, холодный ветер и пустая площадь. Он идет вдоль аркады влево, до самого края и, ступая маленькими шажками, опасливо заглядывает за угол. Караул на месте. Профессор некоторое время колеблется, после чего быстро переходит на противоположный тротуар Резиденцштрассе и проходит несколько шагов в сторону центра. Немногочисленные прохожие, шедшие в обеих направлениях, тоже предпочитают эту сторону улицы. Лишний раз проходить мимо стоящих под мемориальной доской эсэсовцев, да еще поднимать при этом руку, приветствуя память мучеников, хочется немногим. Хотя бы потому, что это всегда выглядело слишком театрально, а особенно теперь.

Вангер остановился и долго стоял недалеко от того места, где история чуть было не свернула на другую, наверняка менее кровавую дорогу. Здесь были убиты те самые шестнадцать мятежников, чей прах когда-то покоился в Эрентемпеле. Сто пуль залпа полицейского отряда, выпущенных в плотную многосотенную толпу, когда невозможно промахнуться, если, конечно, намеренно не стрелять поверх голов, поразили насмерть лишь этих шестнадцать. А ведь залпов было несколько. А в первом ряду стоял ОН, привлекая внимание к своей персоне визгливым голосом и угрозами. И пули миновали ЕГО, даже не ранив. Значит, судьбе было угодно именно это…

Вернувшись в опустевшую квартиру, профессор несколько часов просидел в кресле в гостиной, потом перебрался в кровать и на следующее утро не поднялся. Не встал он и к вечеру. А ночью проходивший по Брудерштрассе полицейский патруль заметил в окне третьего этажа полоску света. Полицейские поднялись наверх, но ни звонки, ни стук в двери ни к чему не привели.

— Дуй за слесарем, Манфред. Жалко выбивать такую дверь, — сказал майстер своему молодому напарнику.

Дверь аккуратно вскрыли и направились туда, где горел свет. Это была спальня. В кровати под одеялом лежал старик. Глаза его были закрыты, но по тяжелому дыханию стало ясно, что он жив. Майстер подошел, потрогал лоб старика, огляделся и, заметив на столике телефон, сказал:

— Звони в клинику на Гетештрассе. Пусть пришлют врача по адресу… Какой это дом?

— Четырнадцатый, герр майстер.

— Вот-вот. А я тем временем зайду к соседям.

Через несколько минут он привел мужчину и полную розовощекую женщину лет пятидесяти.

— Это профессор Вангер, — сказала женщина, — А что с ним?

— Вангер? Тот самый?

— Да.

— У него кто-нибудь есть из родственников? Я имею в виду в Мюнхене.

— Насколько мне известно, — мужчина потер подбородок, что-то вспоминая, — у него сестра в Регенсбурге. Но она как раз вчера уехала. Я видел, как утром они оба выходили с чемоданом. А больше… я ни о ком не знаю.

Женщина подтвердила слова мужа и всхлипнула.

— Скверно, — сказал майстер и направился к выходу. — Манфред, ты поправил занавески? Что тебе ответили? Будет врач?

— Будет в течение часа.

Майстер повернулся к супружеской паре.

— Мы вызвали врача, но сами не можем здесь оставаться. Я хочу попросить вас…

— Конечно, конечно. Мы дождемся.

— Вот и хорошо. А завтра я свяжусь с Красным Крестом или Гитлерюгендом.

— И правильно, — обрадовалась женщина, — ведь и жена, и дочь профессора работали в ДРК.

На следующий день Мари пошла навестить профессора Вангера и узнала, что он заболел. Она тут же взяла всю инициативу по уходу за ним на себя. Забрала у соседей ключи, привела подругу, и они вдвоем принялись за дело.

Сначала девушки перестелили постель и выполнили весь комплекс санитарных мероприятий. Герда, набравшаяся опыта в Гитлерюгенде, обслуживая в свободное от основной работы время престарелых и больных, знала, что к чему. Потом занялись уборкой. Несколько часов они наводили порядок во всех комнатах, стирали и мыли.

Завод, где работала Мари, был недавно превращен в груду обломков, из которой торчали хитроумные сплетения металлоконструкций. Всю их семью отец увез к родственникам в горы, а сам нес службу где-то за городом в одном из батальонов Фольксштурма. Так что свободного времени теперь у нее было достаточно.

Заходил врач. Он сказал, что состояние господина Вангера серьезно. Двустороннее воспаление легких и крайний упадок сил, когда все жизненные функции чрезвычайно ослаблены. Положение осложнил сильнейший сердечный приступ. Доктор оставил кое-какие лекарства и выписал несколько рецептов. Мари тут же бросилась в местное отделение Немецкого Красного Креста, где ей помогли кое-что достать,

Вечером Герда ушла домой. Мари тоже сбегала к себе и оставила записку на случай возвращения отца. Потом она вернулась и всю ночь провела у постели больного.

Профессор бредил. Иногда бормотание становилось внятным, и Мари различала слова. Чаще всего это было имя его жены Элли. Однажды она долго не могла понять какое-то странное слово и наконец расслышала: «попрыгунчик». В это время из-под левого века его вытекла слеза и застряла в седых волосках виска. Потом он говорил о какой-то книге. Шестой книге. А потом загудели сирены.

То ли служба воздушного оповещения прохлопала момент приближения самолетов, то ли те применили обманный маневр с резким поворотом на Мюнхен, но буквально через две минуты после включения сирен на город упали первые бомбы. Мари выключила свет и стала ждать. Еще через минуту раздался страшный гром. В гостиной посыпались стекла. Мари бросилась туда. Она увидела развеваемые ветром шторы и красные сполохи на стенах комнаты. По лопающимся под ногами стеклам она подбежала к окну и отпрянула На нее одновременно пахнуло холодом зимней ночи и жаром пламени. Ее собственный дом пылал снизу доверху.

Никто не успел выбежать. Слишком мало времени прошло между сигналом тревоги и тем моментом, когда несколько тяжелых зажигалок, пробив деревянные перекрытия, разлили море огня сразу на всех этажах. Мари стояла оцепенев. Пламя с гулом вырывалось из оконных проемов, выбрасывая горящие полотнища штор светомаскировки. Оно пожирало теперь все, что у нее было: одежду, книги, ее школьный аттестат и трудовую книжку, старую куклу, тайный дневник, о котором так никто и не узнал, письма Мартина и три фотографии, на которых они были вдвоем.