Миротвор Шварц - Всё не так

Говоря «не дай Бог», я нисколько не кривил душой. Мне действительно хотелось, чтобы Борис Глебович жил хоть сто лет, а то и двести.

— Ну зачем же так долго? — задумчиво ответила Катя. — Можно решить проблему куда быстрее. Ведь дедушка не верит в развод.

— То есть? — не понял я, сразу же вспомнив ильфо-петровскую ничью бабушку из «Вороньей слободки», которая не верила в страховку, так же как не верила в электричество.

— То есть он искренне верит в то, что написано в Евангелии: «что Бог сочетал, того человек да не разлучает». Он ведь очень набожен, а Христос разводы осуждал. Так что когда мы поженимся, дедушка никак не сможет потребовать, чтобы мы разошлись. Будь ты хоть трижды еврей. Он будет просто вынужден одобрить наш союз. И не лишит нас наследства.

— А ты действительно хочешь выйти за меня замуж? — тихо спросил я. До сих пор мы ничего подобного как-то не обсуждали.

— Саша, — возмущенно сказала Катя, — да за кого же ты меня принимаешь? Ты что же, думаешь, что я сплю с кем попало? Разумеется, я хочу выйти за тебя замуж. Если, конечно… — тут в ее голосе появились тревожные нотки, — ты сам хочешь на мне жениться.

— Да-да, конечно, хочу! — закивал я головой. — Просто я думал, что нам не к спеху. Я полагал, нам сначала следует закончить универ, а уж потом…

— А я тебя и не тороплю, — ответила Катя. — Мы действительно еще очень молоды, так что можем и подождать. Но ты ведь сам видишь, что чем раньше мы пойдем под венец, тем раньше сможем прекратить эту надоевшую тебе конспирацию.

— Под венец? — переспросил я. — Подожди-ка… Ты хочешь сказать, что нам нужно будет венчаться в церкви?

— Ну конечно же, в церкви, — кивнула Катя. — А где же еще?

— Нет, подожди, подожди… В христианской церкви?

— Ну да. В православной церкви.

— Нет, так не пойдет, — покачал я головой. — Я ведь, как ты прекрасно знаешь, отнюдь не православный. И даже не христианин…

— Саша! — вдруг подскочила Катя и переместилась из лежачего состояния в сидячее, благодаря чему одеяло сползло вниз, обнажив небольшую, но очень красивую и соблазнительную грудь. — Саша! А ведь это отличный выход!

— Что ты имеешь в виду? — спросил я Катю, невольно устремив свой взор не на ее лицо, а немного ниже.

— А то, что если ты перейдешь в православие, то в глазах дедушки ты перестанешь быть евреем! Ведь во Христе нет ни эллина, ни иудея, верно? Вот ты и будешь не евреем, а таким же православным, как дедушка и я.

— Нет, — покачал я головой. — Ты же прекрасно сама знаешь, что переход в христианство для еврея неприемлем.

— Ну почему же неприемлем, Сашенька? Я еще понимаю, если б ты был верующим иудеем — но ведь тогда ты бы со мной и знакомиться не стал. Зачем правоверному иудею какая-то русская шикса ? Но ведь я прекрасно знаю, что твоя религиозность равна нулю. Когда ты в последний раз был в синагоге?

— Ну… — замялся я, — прошлым летом… или чуть позже, на Рош-Хашана…

— Ну вот видишь? — рассмеялась Катя. — На Новый Год! Раз в году! Да ты же сам говорил, что у вас в Совдепии все поголовно атеисты. Какой же ты иудей, если ты даже не обрезан?

И Катя сделала невольное движение подбородком в сторону моего… паха, как бы указывая на свидетельство своей правоты.

— Я не отрицаю того факта, — сказал я, на этот раз глядя Кате прямо в глаза, — что я абсолютно не религиозен. Но все равно для еврея переход в христианство — это позор. Ну вот подумай сама — уже сколько лет… да что там лет — веков, тысячелетий — нас, евреев, пытаются поголовно окрестить! Кто только ни пытался завлечь нас в лоно Церкви — от палачей Инквизиции до современных американских миссионеров! Donnerwetter! Чего только они ни делали — жгли нас на кострах, поражали в правах, загоняли в средневековые гетто и за черту оседлости, давили процентными нормами, а теперь еще и надоедают бесконечными уговорами! А мы тем не менее в христиан не превратились. Несмотря ни на что. И после всего этого я вот так возьму и сам пойду креститься?

— Саша, я тебя прекрасно понимаю, — спокойно ответила Катя. — Но ведь немало евреев приняло христианство совершенно добровольно. И это были далеко не худшие представители еврейского народа — Гейне, Пастернак, и еще этот диссидент, про которого ты рассказывал — Галич…

— Это верно, — согласился я. — Но ведь все они стали христианами именно потому, что искренне уверовали в Иисуса Христа и признали Его своим Господом и Спасителем. Я же, в отличие от Гейне и Галича, такой веры в себе не чувствую. Как ни крути, а я не признаю Иисуса Мессией. А потому принятие христианства было бы с моей стороны ложью и лицемерием.

— А тебе не кажется, Сашенька, — грустно сказала Катя, — что ты ведешь себя по отношению ко мне несправедливо? Ты хочешь, чтобы я ради тебя разругалась с любимым дедушкой. В то же время я-то отнюдь не требую, чтобы ради меня ты поссорился со своей семьей. Ведь твои родители наверняка не поступят так, как поступил молочник Тевье.

— Ты читала Шолом-Алейхема? — удивился я.

— Нет, я смотрела фильм «Скрипач на крыше». Помнишь, одна из дочерей Тевье, Хава, вышла замуж за русского парня Федьку и приняла православие? А отец тогда от нее отказался — и только в конце фильма с ней помирился.

— Помню, — кивнул я.

— Вот видишь? Вот это действительно была трагедия, я даже тогда долго плакала! Но ведь твои родители ничего подобного не сделают — в конце концов, они тоже совершенно не религиозны. Вот я и спрашиваю тебя, Саша — что будет хуже? Если я пойду на конфликт с любимым дедушкой, кроме которого у меня никого не осталось? Или если ты придешь в церковь и обратишься к священнику с небольшой просьбой? После исполнения которой нам с тобой будет нечего бояться и скрывать.

— Но ведь тогда мне многое придется в своей жизни менять, — возразил я. — Ведь для того, чтобы быть добрым христианином, наверняка нужно исполнять всевозможные обряды…

— Не нужно, — махнула рукой Катя. — Я ведь сама практически не религиозна. Если и хожу в церковь, то только для того, чтобы петь в хоре. Не бойся, Саша, ничего тебе делать не придется. Раньше ты раз в год ходил в синагогу — а теперь будешь раз в год ходить в церковь. А то и реже.

— Хорошо, я подумаю, — ответил я уклончиво.

— Подумай, Саша. Ведь это превосходный выход из положения.

— Подумаю, — повторил я снова. — А теперь давай-ка уберем… следы преступления. А то родители приедут уже завтра.

Уборка следов преступления заняла немало времени — ведь нам пришлось отстирать эти самые следы с простыни. И вынести мусор, чтобы поскорее избавиться от некоего резинового изделия, похищенного из родительской тумбочки и использованного по назначению.

— А вот и наш герой! — воскликнул, увидев меня, Борис Глебович. — Вот он, наш русский Геракл, совершивший три дня назад футбольный подвиг во славу Отечества!