Сергей Соболев - Альтернативная история – пособие для хронохичхайкеров

Конечно, Гегель считал, что историей движет некий разумный Дух, каковой, собственно говоря, и является историей, познающий самое себя через деяния. Именно в рамках этого, гегелевского концепта всеобщего Духа Истории, и лежит основная часть произведений альтернативной истории. Попробуем расшифровать это на примере повести В.Щепетнева «Марс, 1939»: каковы бы ни были отклонения от частностей двадцатого века (зеки строят Беломорканал или колонизируют Марс), вектор развития мирового духа остается неизменным, ведь, допустим, именно в этот период ему потребовалось осознание себя через массовый террор на российской земле.

Незначительное допущение накручивает вокруг себя волны изменений незначительного порядка, постепенно вытесняя известную нам реальность мира-А1 давлением новых факторов, присущих только миру-А2. Свершившиеся события мира-А2 тянут за собой другие происшествия, напрочь вытесняя из отпочковавшегося мира-А2 явления первоосновного мира-А1 — в альтернативном мире этим событиям уже нет совершенно никакого места; небесная канцелярия выдает строго определенное число бланков на Важные Эпохальные События, и если изобретен в мире-А2 двигатель, работающий на воде, то там уже никогда детишки не будут радоваться трехцветной зубной пасте.

Вот как объясняется этот щекотливый момент у О.С.Карда в романе «Искупление Христофора Колумба»:

«Нет такого момента времени, в котором эти события существовали бы. Поэтому их нельзя увидеть или посетить, потому что временная ниша, которую они занимали, теперь занята другими моментами. Два взаимно противоречащих набора событий не могут занимать один и тот же момент».

К.Фрумкин в своей монографии пишет о гипотезе «хронодендрита», каковая подводит более широкую базу под выбор бифуркационных точек альтернативного развития: «Согласно этой обсуждавшейся в физике концепции, каждое мгновение во Вселенной возникает бессчетное число равновероятных вариантов дальнейшего развития событий. Но поскольку они действительно равновероятны, и нет никаких оснований, чтобы выбрать один из них, то реализуются все они сразу. Таким образом, каждое мгновение из одной вселенной возникает бесконечное количество новых вселенных, в каждой из которых реализуется один из возможных вариантов старого мира. В следующее мгновение каждая из новых вселенных также «делится» на огромное количество сверхновых. Таким образом, в теории хронодендрита мы имеем дело не просто со Спектром Миров, но со спектром, перманентно динамически расширяющимся» (Фрумкин, 2004, с.168). Поэтому совсем необязательно в фантастическом произведении иметь в виду, что развилка произошла в какой-то один конкретный, всем известный, ставший уже символический, год: 1812, 1825, 1917, 1941.. В ряде неплохо проработанных АИ-произведениях, с искусно выписанными деталями и исторически правдоподобным антуражем, конкретную развилку найти и не очень-то просто. Складывается впечатление, что постепенные изменения накапливались годами, десятилетиями, или может быть даже веками, пока не привели к появлению мира, радикально отличающегося от нашего. Например, мир «Опоздавших к лету» А.Лазарчука имеет столько привязок к нашему миру и столько противоречий с ним, что невозможно выделить какую-то одну, вторую, третью или более точек расхождения между мирами.

По классической схеме возникновения Альтернативного Мира со своей Историей, существует первичный мир-А1, от которого почкуется мир-А2. Но так же, как и для европейцев в четырнадцатом веке было неожиданностью открытие нуля, так и для читателей становится полной неожиданностью то обстоятельство, что существует еще и мир-А0, являющийся первоосновой для такого привычного и незыблемого в наших глазах исторического пространства, каковым является наш мир-А1 со своими рузвельтами, сталинами, чингисханами и кромвелями.

Наиболее громко эта бомба сыграла в романе В.Рыбакова «Гравилет «Цесаревич»». О.С.Кард не стал сколько-нибудь дотошно разрабатывать эту идею, ограничившись лишь конспективным очерком мира-А0: Христофор Колумб там возглавил новый крестовый поход, вырезал всех турок-сельджуков, а Европу в это время начали захватывать тлаксаланы — гордое, быстро развивающееся племя, живущее близ Теночтитлана в Средней Америке.

История показывает нам, что социальная инерция развития — весьма существенное, зачастую непреодолимое препятствие для резких перемен. Если в бурный период перемен выбор был совершён, то многие следующие года мало чего будет изменено. Приведу небольшую цитату из статьи Ю.Каграманова: «Листая как-то парижские «Современные записки», я наткнулся (№ LX за 1936год) на статью неизвестного мне С. Ивановича «Пути русской свободы». Автор приходит к горькому для себя и своих читателей журнала выводу, что советский строй обладает большим запасом прочности и все попытки сокрушить его в обозримом будущем безнадежны. «Режим, — пишет он, — должен остыть, сложиться, стать «пожилым», потерять блеск великих событий (хотя бы это были и великие преступления, и великие мерзости), чтобы в отношениях к нему страдающих народных масс могла проявиться свобода оценки и в психике народа могли бы накопиться элементы объективной ориентации в своем собственном положении. Нужно, чтобы исчезли всякие надежды и иллюзии насчет существующего режима, нужно, чтобы на нем осели густые слои пыли…» Лучшие русские умы в рассеянье все же надеялись на счастливый поворот событий, который позволит белой эмиграции победно вернуться на родину, а Иванович угадал правду: не будет счастливого поворота. То есть будет, конечно, но очень-очень нескоро. «Когда нас не станет»…» (Каграманов, 1999). И действительно, в истории СССР были десятки крупных восстаний против власти (крестьянская война в Тамбовской губернии, многотысячные восстания зеков в сталинских лагерях, события в Новочеркасске, бунт Саблина на противолодочном корабле), и лишь в 1990-91 несколько — куда менее кровавых, всего несколько жертв! — стычек ускорили развал СССР. Кстати, нелишне напомнить, что первая русская революция 1905 года потому и потерпела крах, что не было еще широкой социальной базы недовольства режимом. (Конечно, концепция «медленного времени» школы «Анналов», или психоисторические штудии куда существеннее для понимания истории, нежели традиционный событийный, сюжетный подход — но, повторимся, подробное изучение генезиса исторических альтернатив в большинстве случаев не только опускается писателями, но и вовсе не рассматривается ими в момент создания альтернативной истории).

Американский историк Хейден Уайт в 1970-х годах уподобил историков — романистам. «Мыслители двадцатого века — от Валерии и Хайдеггера до Сартра, Леви Строса и Мишеля Фуко — высказали серьезные сомнения в ценности специфически «исторического» сознания, подчеркнули фиктивный характер исторических реконструкций и оспорили претензию истории на место среди наук» (Уайт, 2002, стр.22). Можно еще вспомнить, например, что Теодор Моммзен, автор многотомной «Истории Рима», получил Нобелевскую премию 1902 года именно по литературе. Подробно разбирая методы исторической науки, Х.Уайт замечает, что «в отличие от романиста историки сталкивается с сущим хаосом уже установленных событий, из которых он должен выбрать элементы истории, которую расскажет. Он делает свою историю, включая одни события и исключая другие, выделяя одни и делая другие подчиненными» (Уайт, 2002, с.26).