Сергей Соболев - Альтернативная история – пособие для хронохичхайкеров

Известная максима Леопольда фон Ранке: «рассказывать все, как это было на самом деле», не может работать, если о событии есть более чем одно свидетельство. У каждого своя версия событий, каждый выпирает свое, пренебрегая прочим. Что отобрать, а что выкинуть из своей истории, каждый исследователь решает сам, в меру своей испорченности: «в каждом историческом описании реальности существует нередуцируемый идеологический компонент» (Уайт, 2002, с.41). В естественных науках этот компонент выделить трудновато. Полсотни лет понадобилось западному миру, чтобы осознать высказывание М.Н.Покровского, видного историка начала XX века: «История — это политика, опрокинутая в прошлое».

Естественно, идеологические пристрастия не могут не отражаться в художественных произведениях писателей-фантастов. Одним из наиболее ярких примеров может быть роман Романа Злотникова «Русские сказки» об условной России образца 1917 года (отнесенной, правда, автором на иную планету; но не имеет, вообще-то значения, куда авторы загоняют свои альтернативные миры — мы-то знаем, что всё равно они прописаны в воображении автора и читателя): «Параллели с семнадцатым годом очень заметны. Все та же разруха и тяжелые потери в мировой войне. Отречение государя. Развал всей вертикали государственной власти. И на фоне этого повсеместный захват власти самозваными группами людей, называющих себя Комитетами действия. И все же это другая страна. Страна, в которой бывший самодержец не потерял доверие народа; страна, граждане которой не опустили руки и не дали свершиться страшному преступлению». По мнению Петуховой и Черного, «в данном случае мы имеем дело с открытой апологией конституционной монархии, сторонником которой является автор» (Петухова, Черный, 2002). Или, например, повесть В.Пьецуха «Роммат» об удачном восстании декабристов. Ключевой фигурой мятежа стал князь Щепин-Ростовский. Николая Романова закололи сразу, остальных Романовых перерезали в тот же день — чисто озверевшие за четыре года войны матросы образца 1917-го, а не благородные дворяне 1825-го. Пьецух, как заправский славянофил-почвенник, считает, что Россия раньше европеизировалась бы — но потеряла бы свой благородный месседж, мессианское стремление к поучению всего мира (Немзер, 1993).

Любопытно, что в оценках произведений, написанных в жанре альтернативной истории, некоторые диаметрально противоположные критики порой смыкаются. Например, А.Осипов, характеризуя все это направление, пишет следующее: «Тема путешествий во времени породила особое направление в фантастике, суть которого связана с идеей существования параллельных миров, где время течет с другими скоростями. На эту тему также написано немало произведений. Например, «Принц из Седьмой формации» А. и С. Абрамовых, «Два Вальки Моториных» Г.Панизовской и мн. др. А уже в последние 20 лет отсюда же родилась фантастика на тему альтернативной истории: писатели-фантасты смело изменяют те или иные имевшие место исторические события и, отталкиваясь от гипотетических допусков, выстраивают совершенно иную историческую проекцию — например, что было бы. Если бы Гитлер не проиграл вторую мировую войну и т. д. и т. п. К сожалению, такого рода умозрительные эксперименты, с объективной точки зрения, можно считать не слишком нравственными» (Осипов, 1999, стр. 52). А Рустам Кац, разбирая книгу Пола Ди Филиппо «Потерянные страницы», еще более импульсивно возмущается «не слишком нравственными» экспериментами: «главные мои разногласия с Ди Филиппо и его неумеренными хвалителями — отнюдь не стилистические. Дело в сути литературного эксперимента, который поставил американский вивисектор, эдакий карманный фельдшер Моро. Не имею ничего против иронии, пародии, контаминаций, даже могу простить издевку или личные выпады, если все они концептуальны и вытекают из особенностей пародируемых объектов. Но есть нечто, что трогать не рекомендуется никому, даже самому отвязному фантазеру. С какой стати рядить Франца Кафку и Макса Брода в двух клоунов и принуждать их разыгрывать маловразумительный сюжет в духе «Бэтмана»? Зачем превращать Сент-Экзюпери — человека, органически чуждого пошлости, в эдакого легкомысленного галльского петушка с незамысловатым органчиком в голове? Нет ответа. Отдельный разговор о рассказе «Анна». Причина, по которой жертва нацизма, автор пронзительного «Дневника» появилась в компании американских фантастов, непостижима. Ну ладно, Дик или Хайнлайн были выставлены на посмешище оттого, что маленький фантаст Ди Филиппо испытывает чувство враждебности к фантастам большим. Но Анна-то Франк чем автору помешала? Тем, что была предельно искренней? (Дневник свой, как известно, она писала для себя, а не для печати) Тем, что погибла в лагере? Ди Филиппо собственноручно перестраивает ее судьбу: что было бы, окажись Анна в американской безопасности? Ну, конечно же, стала бы сниматься в «Волшебнике страны Оз» (для этого автору книги пришлось укокошить не менее реальную Джуди Гарленд), вышла бы замуж за безногого неудачника Микки Руни (на самом деле — абсолютно здорового удачника), пристрастилась бы к кокаину и принялась бы заполнять страницы своего дневника глупыми жеманностями!… Есть понятие «нравственный релятивизм». Оно, по большому счету, означает только безнравственность и оно в полной мере применимо к текстам Пола Ди Филиппо.» (Кац, 2005, с. 211–213)

В статье «То, чего не было, — не забывается» В.Рыбаков делает любопытные выводы о значении альтернативной истории для обществознания:

«Альтернативные истории ценны для нас тем, что они, во-первых, как нельзя лучше фиксируют уровень исторической грамотности тех или иных групп населения.

Во-вторых, они с полной откровенностью демонстрируют характер и эмоциональную интенсивность отношения этих самых групп к тем или иным реальным и полуреальным или даже вполне вымышленным историческим событиям.

И, наконец, в-третьих, с предельно возможной откровенностью обнажают исторические ожидания и фобии этих же самых групп.

Ни один другой вид исторического и историографического творчества на такое не способен» (Рыбаков, 2001).

Много копий сломано в многочисленных полемических битвах о возможности или невозможности тех или иных вариантов развития исторических событий. Надо отметить, что у каждого читателя своя грань, которой он отделяет возможное от невозможного, и на основании этого уже судит произведение автора по степени реалистичности, было ли какое-то авторское допущение волюнтаристским, невероятным событием без реальных предпосылок, или же действительно для подобной развилки были объективные и субъективные причины. Например, С.Анисимов в книге «Вариант «Бис» описывает мир ХХ века, в котором СССР, в частности не заморозил строительство авианосцев во время второй мировой войны, что позволило в 1944 году справиться с Германией без открытия второго фронта.