Владимир Булат - Лишь бы не было войны!

оптимистическим расчетам…

— Нет-нет, она наша ровесница. Как же: единственная наследница харбинского

престола!

— Так бы и говорил: "Мне нужен маньчжурский престол".

— Да бросьте вы это, — поморщился бригадир. — Гарнее наших европейских девчонок

во всем свете нет. Скажу вам по секрету (мой дядя работал в нашем торгпредстве в

Тебризе, так он говорил), что ото всех этих азиаток ужасно пахнет, и вовсе не

гормонально.

(Плохо, что я никак не могу узнать имени нашего бригадира. А как его спросить,

если я — то есть Вальдемар — знаком с ним уже пять лет, и он, по своей

всегдашней рассеянности, забыл мне его представить.)

— Ну, это с непривычки, — возразил Титомиров.

— Нет, правы немцы: нет прекраснее белого человека.

— Да ты сам наполовину немец.

— И очень горжусь этим! Германия — столп мировой цивилизации, исчезни она, и мир

деградирует за пятьдесят лет.

— Что это за станция? — прервал его Борис. За окном уже мелькали кирпичные

строения.

— Должно быть, Канск.

Миниатюрная станция была забита народом. Станционный служащий в темно-вишневом

мундире повез на автокаре длинный выводок вагонеток с почтой. Я и Борис купили у

перронщиц несколько крупных кедровых шишек и миниатюрный бочонок с медом. Ветер

веял холодом ранней зимы.

— Кстати, — спросил меня Борис, — тебе никогда не казалось, что за несколько

недель можно прожить несколько лет, в смысле растяжения времени?

— Кстати, о времени! Мой дядя, не тот, который командует крейсером, а тот, что

заведует кафедрой генетики в Кенигсберге, рассказывал мне удивительную вещь.

Меня прервал отрывисто рявкнувший где-то впереди тепловоз, и мы заторопились к

трапу вагона. В купе недоставало Титомирова, и он появился, уже когда поезд

тронулся. В руках он держал трехлитровую банку с пенистой жидкостью квасного

цвета.

— Что есть сие?.. — поинтересовался я.

— "Ист даз бер", — в тон мне отчеканил Андрей. — Местное пиво домашней

выделки… Пахнет вполне прилично, — добавил он.

— А я уж думал, это квас.

— М-да, — резюмировал бригадир, — знаете анекдот о квасном патриотизме и

сивушной космополитизме?

Ему никто не ответил.

— Вы читали Ремарка? — осведомился я после некоторой паузы.

— Ремарка? — переспросил бригадир.

— Я читал его "Триумфальную арку", — ответил Титомиров.

— О ней я и говорю. Ты посчитал, сколько они там выдули водки, выкурили сиганет

и вылакали кальвадоса (французский вариант бормотухи)? Теперь, если поделить это

количество на душу медленно растущего французского населения, становится ясно,

почему французы всегда проигрывают войны с Германией?

— Ладно, раз уж мы собрались завоевывать Китай, то и пить это пиво будем

по-китайски.

— Это как?

— Очень похоже на грузинские тосты. Каждый должен рассказать какую-нибудь

достопамятную историю, и все, как только он закончит, залпом осушают бокалы.

Опоздавший рассказывает следующую историю.

Пиво было разлито в "бокалы" — картонажные стаканчики, и я вызвался первым (это

вполне соответствовало темпераменту моего двойника, который в это время уже

любовался Южным Крестом на бурском небе).

— Директор Эрмитажа академик Орбели (дело происходило в середине тридцатых), — я

рискнул открыть, скорее всего, неизвестную для них страницу советской истории, —

открыл в Эрмитаже роскошную выставку на грузинские темы, а сам уехал за

границу…

— Насовсем?

— Нет! Когда он вернулся, как раз убили Кирова, и его вызывает инструктор

ленинградского обкома и спрашивает: дошло до нас…

— Ну, прям, гоголевский стиль!

— Дошло до нас, что вы в вашем музее даете приют разным махровым дворянам и

прочей контре. "Да какие это дворяне?!" — возражает Орбели. — "У них одно-два

поколения дворянства! Вот я — царского рода в одиннадцати поколениях!"

— Надо думать, они больше не встречались, — резюмировал Титомиров. Он же

рассказал следующую историю.

— Вы когда-нибудь видели вблизи эсэсовскую форму? (Все энергично закивали,

особенно я). Когда у нас снимали фильмы о немцах, актеры с большой неохотой

снимали после съемов эти доспехи, а чтобы наши люди не выглядели рядом с немцами

штатским мальчиками на побегушках, в 45-м году мы ввели свою униформу по типу

дореволюционной. А эсэсовскую форму разрабатывала в двадцатые годы

германо-американская дизайнфирма "Баухауз".

Какие-то размышления помещали рассказчику первым осушить "бокал", и оп

заколебался, припоминая следующую историю:

— Хотите такой анекдот: беседуют два еврея. Один говорит: "Дядя, я хочу жениться

на Розе" — "Зачем тебе Роза. Женись лучше на Сарре" — "Дядя, что ты?! Она старая

и кривоногая" — "А вот представь, женишься ты на Розе. Ты знаешь, какие у нас

дороги! Она переломает себе все ноги. Ты знаешь, какая у нас медицина! Ноги у

нее так и останутся кривыми. А так на всем готовом!"

Мы с Титомировым снова вышли в тамбур. Метрах в пятидесяти от железнодорожного

полотна в таежной чаще мелькал хвост черно-бурой лисы. Мысли Титомирова, видно,

шли в совсем другом русле, потому что через минут десять он сказал мне:

— Что это ты в последнее время пристаешь к Аллочке? Тебе, что, одной мало?

У меня язык отнялся. Пользуясь статусом моего двойника, я неизбежно становился

виноватым во всех его поступках.

— Ты эт, смотри, — продолжал Андрей, не дождавшись моего ответа, — а то ведь я

могу и на дуэль вызвать.

— Изволь, — наконец выдавил я, поскольку предчувствие говорило мне, что я

останусь жив и невредим.

— Стой, нам нужны секунданты, — он заглянул в купе и кивнул Малиновскому и

Борису, те вышли; в глубине купе наш бригадир что-то сказал, но что, мы не

слышали из-за грохота встречного состава.

— Я прошу вас, коллега, — обратился вполне официально Титомиров к Малиновскому,

когда поезда разминулись, — быть моим секундантом.

— А что? что произошло? — спросил Борис.

— Он смертельно оскорбил меня, — все это, сказанное Андреем, относилось ко мне.

— Чем же? — Борис все еще хотел обратить дело в шутку.

— Оставь… это тайна, если, конечно, он не выдаст.

— Как же вы это собираетесь провернуть? — поинтересовался Малиновский.

— При первой же возможности, а жертву свалить на самураев.

— Вот это и будет у нас единственная жертва в этом конфликте, а потом начнутся

международные осложнения — и целая война. Архипова и так критикуют за

мягкотелость внешней политики: янкам поблажки делаем, немцы уже скоро будут в

каждой семье…

— Ладно. Выбор оружия за тобой, — это опять мне.

— Я надеюсь, Борис будет моим секундантом, — (Борис подтвержающе кивнул). - — И