Владимир Булат - Лишь бы не было войны!

отказываюсь. И в итоге сегодня собирается товарищеский суд на базе нашего

факультета, где я — главное действующее лицо.

— И что тебе грозит?

— Да… ничего страшного. Поболтаем — разойдемся.

Фамилия Хавский мне ничего не говорила, но я догадался:

— Сколько в СССР евреев?

— Около восьми миллионов. Ассимиляция очень незначительна. В сорок девятом году

ввели процентную норму: не более десяти процентов во всех учреждениях, учебных

заведениях и органах власти. В последние годы жизни Сталина их выселили из всех

крупных городов (это когда дело врачей было). Половина из них проживает в

специальных юденблоках на западе страны.

— В нашем варианте истории, прости мне такую банальную фразу, немцы уничтожили

половину советских евреев, а потом миллион выехал за рубеж. Они создали себе в

сорок восьмом году государство в Палестине.

— Да, у нас тоже хотели их куда-нибудь выселить. Немцы нам предлагали их

поменять на оборудование для добычи нефти,

— У вас известно, что немцы уничтожили всех европейских евреев в лагерях?

— По-моему, это все сионистская пропаганда. Как же! будем мы с немцами из-за

евреев ссориться! Абсурд какой-то.

— А что буду делать я? — напомнил я о себе.

— Поезди по городу, освойся. Я дам тебе десять рублей, трать на что хочешь, — он

достал из кошелька червонец со знакомым изображением Ленина. — На метро у тебя

есть?

Я показал ему свой студенческий проездной билет на февраль.

— 10 500 рублей! Не слабо! А какая же у вас средняя зарплата?

— Полмиллиона.

— А стипендия?

— Сто тысяч, но это с доплатой на питание от Собчака.

— Собчак? Анатолий Александрович? Он же преподает у нас на юридическом! А его

жена — на историческом и в институте культуры.

— А у нас он мэр города Санкт-Петербурга.

— И все же, согласись, Ленинград звучит красивее, чем Санкт-Петербург.

Я пожал плечами и показал ему несколько купюр наших денег: пятьдесят, пять тысяч

и другие. Он внимательно рассмотрел их и показал Виоле, потом загорелся какой-то

мыслью и спросил:

— Дай-ка мне одну такую, вот эту хотя бы, на пять тысяч. У меня есть один

знакомый — страстный бонист. Загнию ему за пятьдесят рублей. Скажу, что это

деньги белогвардейцев.

— А дата?

На банкноте стоял 1993 год.

— Сотрем. Ну ладно, пора мне.

— Вальдемар, — сказала ему Виола (она, бедная, различала нас только по одежде,

да по выражению лица), — ты там не слишком…

— За исключением того, что должно быть исключено, — отозвался он уже из

коридора.

Я тоже засобирался, потому что мне очень не хотелось оставаться с нею наедине.

Он поехал в центр, а я сел в трамвай и вскоре достиг Автова. Близ Красненького

кладбища, как и следовало ожидать, не было танка. Я стал бродить по улицам,

заходить в магазины и присматриваться к людям. Меня поразило то, что они в целом

были гораздо красивее, чем в моем мире. Вчера я, кстати, не подметил одного

важного признака в покрое одежды: она была подобием допетровской! Мужчины носили

высокие шапки, дубленки старинного длиннополого покроя, женщины — вариации

кокошника, и притом имели ярко нарумяненные щеки. Такой исторической

псевдоморфозы, выражаясь словами Шпенглера, я и предположить же мог.

Не буду описывать мои путешествия по морозному городу, скажу лишь, что я два

раза заходил в кафе с их скурпулезно-копеечными ценами, был в нескольких книжных

магазинах, в одном из которых меня привлекла потрепанная книжка (последний

экземпляр), которая называлась "Американские баптисты: царство антиразума".

Насколько я смог понять из неадаптированного для меня текста, в середине XX века

христианство весьма видоизменилось. Православие, жестоко преследуемое в первые

десятилетия советской власти, растеряло почти всю свою паству и в последние

десять лет превратилось в духовную нишу части советских интеллектуалов.

Католицизм потерял свой ватиканский центр, секвестрированный фашистским

правительством графа Чиано в 61 году, и новый папа Павел VI обосновался в

Бразилии. Лютеранство в странах Северной Европы, прежде всего в Германии,

постепенно слилось с возрождающимися древнегерманскими культами (кирхи, как и

предсказывал Гауптман, были пересозданы в арийские священные комплексы по

образцу Вевельсбурга). Американские же протестанты проделали ряд сложных

метаморфоз, частью перешли в расистскую церковь "Арийские нации", признающую

Иисуса Христа двухметровым белокурым конунгом, предательски распятом жидами,

частью сблизились с евреями и ввели обрезание и большинство ветхозаветных

пищевых запретов.

Вернулся я около пяти вечера, когда все вокруг уже посинело от сумерек, а мороз

усилился до невыносимости. Мой двойник был дома:

— Все прошло как по маслу. Я перед началом положил украдкой твою купюру на стол

Президиума, они ее вскоре обнаружили и все заседание рассматривали с очень

удивленным видом — и, разумеется, не вникали в суть происходящего.

— И чем все закончилось?

— Нам обоим вынесли по выговору: мне — за разжигание национальной ненависти, ему

— за варварское обращение с книгами, с запретом пользоваться университетской

библиотекой в течение трех месяцев, а его сестра предстанет перед подобным

судилищем за свои античеловеческие сионистские убеждения. А ты где пропадал?

— Осматривался. Заметил, кстати, что у вас машин в два раза меньше, а

загрязненность воздуха пропорционально ниже… Вероятно, я останусь здесь

надолго, а может и навсегда.

— Космология пространства у нас развита не ахти, но кое-что я узнаю по поводу

твоего "чуда". Оно, несомненно, имеет вполне научное объяснение.

— Плохо то, что я никого не предупредил, там, у себя… Поставь себя на мое

место…

— Да, это скверно… Так что вот, Виола, если я когда-нибудь бесследно исчезну,

сделай и это невероятное, но очевидное предположение.

— Да я уж надеюсь, что не придется, — отшутилась она.

— Мы с тобой идентичны, — продолжал Вальдемар, нарезая аппетитную розовую

ветчину к ужину. — Это, с одной стороны, хорошо, а с другой — плохо. Ситуация, с

одной стороны, банальна (как в фильме об Электронике)…

Я понимающе кивнул.

— Мне бы не хотелось впутывать в это дело официальные органы, но рано или

поздно…

— Но ведь не съедят же они его, в самом деле, — сказала на это Виола.

— Верно, — согласился ее муж. — Но ситуация пока терпит. Тебя ждет поездка в

Германию, что будет, я думаю, для тебя довольно небезынтересно. Ты был там, у

себя, за рубежом?

— Понятие "за рубежом" у нас неопределенное, — ответил я. — Бывшие республики