Юрий Каменский - Витязь специального назначения

— Брат Георгий, — повернулся к Акеле Андрей, — братья и сёстры поговорить с тобой хотят. Не удержался я, прости уж, ради Христа, рассказал про твои разговоры. У многих вопросы сразу появились, а я что? Я только рты могу затыкать, нутром вот чую, что прав, а высказать не знаю.

— Да Бога ради, — легко согласился Акела, — хоть как-то вам добром отплатить.

— Да, Борисыч, — тихо сказал Барс, — от своей кармы даже в параллельном мире не спрячешься. Не зря же ты у нас жеребячьей породы. У тебя же кто-то из предков священником был, если я ничего не путаю.

— Не путаешь, — кивнул он, — прадед был магистром богословия, до архимандрита дослужился. Расстреляли его в двадцать четвёртом.

— Вот видишь. Продолжаешь его дело.

— Да ладно тебе. Хотят люди узнать что-то, мне не жалко. Меньше мракобесия будет.

— Вот и дерзай.

…Братья и сёстры собрались в общинной избе. Чинно сидели бородатые мужики, разрумяненные с мороза бабы в пуховых платках с интересом оглядывали гостей, те кто помладше крутили головами, боясь чего то пропустить. В помещении висел сдержанный гул голосов. Словно в сельском клубе перед показом кино или лекцией, его позабавило это невольно пришедшее сравнение, но ведь и впрямь похоже. А вообще, вполне сытно живущая весь, кою в такой глухомани давно и никто не тревожит.

Сначала вопросы были, скажем так, не очень важными. Они не были принципиальными, скорее, уточняющими. Один юноша, например, затронул вопрос о том, как Христос превратил воду в вино. Как раз перед тем, как их всех забросило в этот мир, по центральному телевидению показали сенсационный фильм о чудесных свойствах воды. Единственно, что пришлось объяснять это попроще, избегая оборотов и терминов двадцать первого века, но с этим Акела легко справился.

На втором часу беседы поднялся мужчина лет тридцати с очень колоритной внешностью. Над высоким выпуклым лбом свисала чёрная косматая прядь, ястребиный нос, резко очерченный рот. Вот только щека и челюсть попорчена страшным шрамом, нанесённым, скорее всего, крупным зверем, даже борода не может скрыть. Как только выжить умудрился с такой раной?

— Ты мне вот что скажи, брат Георгий, что это за странный обычай — добром за зло воздавать? Очень уж он для всех лиходеев удобный. Бей христиан, пытай их, — ничего не будет.

— Как зовут тебя, брат?

— Ипполит.

— Брат Ипполит, это и есть самое сложное в христианстве. Только немногие, самые сильные, люди могут полностью положиться вот так на Бога, чтобы самим не делать зла. Бог-то их обязательно накажет, но очень трудно дождаться его приговора, тянет разобраться и отомстить самому, своими руками. Правда ведь?

— Ну. Та что ж теперь, коли тать или орк поганый на друга моего топором своим замахивается, мне, значится, что делать? Пониже спины его поцеловать? Али всё же шестопёром по голове пригладить?

— Если ты хочешь моё мнение знать, то шестопёром по голове.

— Так ведь грех же.

— Какой? — искренне удивился Акела.

— Так убийство же.

— Так, слушай меня. Зачем орк на твоего друга топором замахнулся, убить?

— Знамо дело.

— А ты его по головушке из чистой жажды крови или друга спасти?

— Знамо, друга.

— Вот и получается, — греху убийства ты совершиться не дал, а спасти друга — благое дело. Так?

— Ну, так…

— Чего ж тебе, детинушка, ещё надобно? Живи по правде, зла не делай, Бога чти и заповеди его, вот тебе и вся хитрость.

Ипполит присел, запустив пятерню в космы, видимо, прогоняя ещё раз через своё понимание сказанное Акелой. На лице Андрея, хозяина дома, застыло непонятное выражение. Как если бы человек, выпустив джинна из сосуда, теперь и сам не рад его чудесам, но как ты его теперь закроешь?

Тут поднялся тщедушный мужичонка со слащавым выражением лица, по виду воплощённый фарисей и, щуря глаза, спросил: «Разъясни нам, тёмным, брат Георгий, вот разбойники с нас дань затребовали, так как же нам быть? Воевать несподручно, да и в грех впадём. А платить — по миру пойдём, волка ведь только привадь, потом не отстанет. Так как?»

Ишь, ты, хитрован. Не ответ тебе нужен, ты нас, фактически, на военную помощь подписать пытаешься. Но ведь не в этом жуке навозном дело. Вся деревня пострадает, а они нас как родных приняли. Андрей, Маша. Положеньице…

— Брат…

— Иувеналий, — подсказал хитрый.

«Эк тебя!» — чуть не вырвалось у Акелы.

— Брат Иувеналий, ты же сам себе ответил. Я и не понял — ты меня о чём спросил, коли сам знаешь, что волков приваживать нельзя?

— Дык… — заюлил мужичонка, — думал, может, подскажешь чего в учёности своей, мы-то люди тёмные, а ответ-то назавтра давать.

Акела встретился глазами с Барсом. Та же озабоченность — и не ко времени им всё это, но не бросать же их…

— Обсудим мы это с братом Андреем, хорошо? Волков действительно нужно на место ставить.

— Как же так, брат Георгий? — вскочил с места пухлый прыщавый юнец лет восемнадцати, — Господь ведь велел — если тебя ударят по левой щеке, подставь правую.

Толстовцы, вашу мать. Сколько же оправданий находит подлость и трусость. Ужо я тебя, щенок зажравшийся…

— Ничего такого Господь не говорил, это ты что-то напутал, отрок. Имел он в виду людей, у которых совесть есть, ибо устыдился тот, кому щёку подставили. Волкам же ненасытным Христос горло подставлять не учил. Всё, братья, простите меня, спаси вас Бог за честь великую. Пойдём мы с братом Андреем это дело обсудим.

— Чего молчал-то? — уже на улице спросил он у хозяина.

— А чего лезть-то к вам со своими заботами? У вас своих дел невпроворот, может ещё похлеще наших.

— Прав ты, тёзка, но и неправ. Ты нас, как друзей, встретил, а за помощью, как к друзьям, не обратился. Так я не понял — мы друзья или нет?

— Устыдил, — вздохнул Андрей, берясь за ручку двери.

— Неделю назад, — рассказывал он уже дома, — пришли пятеро. Мужики матёрые, с оружием. Не одни они были, охотники наши потом по следам посмотрели, — на опушке их ещё самое малое человек семь ждали. А у меня оружие держать человек пять всего может, да и то… Остальные либо старики, либо молодёжь зелёная. Биться, — полдеревни положу, а осилю ли — бабка надвое сказала. Платить невмочь, да и обнаглеют.

Прав этот хитрован Иувеналий, хотя, чует моё сердце, без него тут не обошлось. Грех это, — про брата плохое мыслить, но уж очень у него глаза бегают. Нутром чую, — он навёл, прости меня, Господи. Коли вы уж сами этот вопрос затронули, не стану скрывать, — без вас нам их не одолеть.

— Зачем же он к нам обратился, если хвост замаран? — вслух подумал Акела.

— А куда нас девать? — ухмыльнулся Барс, — он нас стравит, а, кто бы не победил — он у всех в фаворе.

— Резонно, — недобро оскалился Акела, — как обычно, хитрая лиса сама себя перехитрила.