Василий Звягинцев - Хлопок одной ладонью. Том 1. Игра на железной флейте без дырочек [OCR]

— Нашей резиденткой в Кисловодске. Для присмотра за Лихаревым и еще кой для чего. Ей наверняка понравится. Главное, так смешно получилось, что она ни у аггров, ни у форзейлей, ни у Игроков никогда ни по каким учетам не проходила. Начиная с первого приезда на Валгаллу и вплоть до последнего времени она теоретически никто. В лучшем (или худшем) случае — тень на экране…

— Твоя Аня — тоже, — просто чтобы сказать что-то, возразил Левашов.

— Согласен. Но разве она на подобную роль годится?

— Не годится.

— Тогда о чем спор?

При должной подготовке, а главное — желании, даже такого человека, как Левашов, знающего своих друзей с детства, очень легко запутать в разговорах, где первый смысл демонстративно выпячивается, а остальные прячутся за почти не имеющими рационального смысла рассуждениями, но задевающими какие-то эмоциональные струны.

Вот и Левашов начал думать о Ларисе, обо всех ее противоречивых, но в любом случае для него важных и значительных поступках и даже капризах. Он ее не то чтобы любил Б обычном смысле этого слова, а преклонялся и опасался одновременно. Как мадам Грицацуева Остапа Бендера. Смех смехом, а такое бывает, и не так уж редко.

А ведь это идея. В Москве Троцкого ей делать почти уже нечего, а в самостоятельной роли, ну, почти Сильвии, в совершенно новом для нее мире Лариса может найти себя.

И ему, кстати, станет полегче, Умная, агрессивная, себе на уме женщина с завышенными притязаниями подчас утомляет. Если же дать самостоятельный участок работы… Совсем другое дело. И при этом Олег совершенно не думал, что она станет вести там разнузданный образ жизни. Может показаться забавным, но Левашов был, пожалуй, единственным в компании, который, зная о ее прошлом, вообразил, что она порвала с ним раз и навсегда. Нахлебалась выше горла и больше даже думать о подобном не хочет. Да так, может, и лучше. Блажен, кто верует.

Одним словом, идея была принята при полном консенсусе, но цели, естественно, у каждой из договаривающихся сторон были разные. Даже у Новикова с Шульгиным.

Легенду Ларисе придумали для тех времен непробиваемую. Богатая вдова. Не совсем российского подданства. На таких особ полицейские, тем более — провинциальные службы внимания почти не обращали. В петроградских газетах трехлетней давности Андрей нашел несколько подходящих некрологов, выбрал господина Эймонта Дмитрия Густавовича, большую часть жизни проведшего между Финляндией и Швецией, сколотившего миллионное состояние на экспортно-импортных операциях и безвременно скончавшегося, не оставив прямых наследников. Вообще не имевшего родственников восточнее Стокгольма… Идеальная фигура, чтобы сделать Ларису именно его вдовой, получившей развод незадолго до смерти г-на Эймонта вместе с порядочной долей его капиталов и не ставшей претендовать на остальное.

Такая тщательность могла показаться излишней, но друзья привыкли закладывать в свои проекты тройной запас прочности. Сама Лариса числилась русской, но уроженкой Швеции, и все исходные документы хранились где-то там, в Стокгольме или Мальме. Даже в советское время она выдержала бы проверку стандартного уровня, а в этой России и паспорта у людей спрашивали только при оформлении выезда за пределы ТАОС.

К самостоятельной работе вкус и привычку Лариса имела, надменно отвергла предложение Шульгина и Новикова помочь ей с обустройством.

— Вдова — значит, вдова. Три года как-то управлялась со своим состоянием и делами, здесь тоже разберусь. Все сделаю — приглашу в гости.

Она приехала в Кисловодск, подобрала роскошную некогда, но пришедшую в почти полное запустение виллу на холме над вокзалом. Связана была с этим строением какая-то полузабытая, но с мистическим оттенком история. Нынешние владельцы много лет уже мечтали продать ее за хорошие деньги исходя из архитектурных достоинств и местоположения, при этом не имея средств на предпродажный ремонт. А местные жители не покупали, кто из принципа, кто из суеверий. Так что Лариса подвернулась очень кстати. Заплатила не торгуясь, за месяц провела ремонт с реставрацией. Вилла засияла, словно перенесенная сюда прямо с литографии любимого друзьями художника Билибина. Они и валгалльский форт под его рисунки строили.

Оставалось войти в местный «свет» и очень аккуратно, ненавязчиво сблизиться с Эвелин Лихаревой. Стать в идеале ближайшей подругой и наперсницей.

Замысел Лихарева позволить Маштакову изготовить на базе своего генератора хронобомбу под коммерческим названием «Гнев Аллаха» поначалу показался друзьям странным. Отчего-то они воображали себе, что эксперименты с «расширением текущего времени» будут проводиться лабораторно. Так оно поначалу и было. Контролирующая аппаратура Левашова своевременно засекла момент, когда у профессора начало получаться.

Сама по себе идея вроде бы не выходила за рамки заключенной конвенции. И ее физический смысл Левашова заинтересовал. «Растянутое настоящее», которое умели формировать аггры с помощью своих блок-универсалов, — это не совсем то.

Обычное настоящее — это сколько-то микросекунд, в течение которых случившееся событие не успевает запустить очередной каскад причин и следствий, остается замкнутым само на себя.

Растянутое может длиться в предельном случае до десяти минут, но при этом извлекает из окружающего вакуума-хаоса громадное количество «темной энергии», что часто проявляется в нарушении причинно-следственных связей совсем в другом месте и с непредсказуемым разбросом по времени. Опасная, в общем, игрушка, благо, за последнюю полсотню лет аггрианские агенты использовали ее считаное число раз и не на полную мощность. Как Сильвия, когда на горной базе отыграла назад смерть своего помощника Джорджа от очереди в упор из шульгинского «томпсона».

Расширение же всего потока «текущего времени» сулило совершенно новые, интересные открытия, ну и парадоксы, само собой, куда же от них денешься? Олег бы с удовольствием навестил Лихарева и предложил поэкспериментировать вместе, но не успел.

Лариса сообщила, что Валентин несколько раз вел достаточно странные по смыслу переговоры с очередной делегацией «восточных людей» и параллельно обсуждал с Маштаковым проблему изготовления переносного образца генератора, настроенного на одноразовое использование с боевым радиусом сто километров.

— Оно самое? — спросил Новиков у Олега.

— Похоже на то. Берем клиента под плотный колпак.

Это означало включение сразу двух установок СПВ в режиме «одностороннего окна».

Одно стационарно настраивается на дачу Маштакова, другое должно сопровождать Лихарева при всех его перемещениях. Одностороннее окно, по словам Сильвии, аггрианской техникой не фиксировалось, вдобавок Левашов использовал в первых вариантах своей конструкции совершенно другие волновые и частотные характеристики. Это когда Ирина подарила ему весь комплект своего снаряжения, он перенастроил агрегат под них. А сейчас он вернулся к истокам, и теперь приборы Лихарева реагировали на излучение СПВ примерно как приемник ФМ на длинноволновый передатчик.