Александр Маркьянов - Сожженные мосты Часть 2

За четыре дня до бала граф Ежи заказал себе новую форму. Бал был не костюмированный, подумав, он решил, что лучшим одеянием для бала будет форма поручика Его Императорского Величества Лейб-Гвардии Польского гусарского полка. В конце концов, допускают же на балы в Александровском дворце в военной форме, какой бы она не была. Почему же здесь не должны пустить?

Всю глубину своей ошибки граф Ежи осознал уже на стоянке, где он приткнул свой красный Мазерати. Автомобиль его, весьма приметный на улицах Варшавы, здесь был… среднего уровня. Были здесь и Майбахи и Роллс-ройсы и Руссо-балты. Был Кадиллак североамериканского посла, чересчур помпезный и чересчур дешевый для такого размера. А вот людей, любящих Россию здесь не было.

Русскую гвардейскую форму здесь не уважали. Уже на ступенях недавно построенного — по Версальским калькам — дворца понесся, мечась между разряженными придворными поганенький шепоток.

Москаль!

Перекатывая каменные желваки, гордо подняв непокорную голову, граф Ежи пошел вперед. Нет, он не москаль, он шляхтич и сам выбирает себе службу. Его отец выбрал службу — и он выбрал. Он служит огромной империи, простирающейся на тысячи верст во все стороны, он служит величайшему самодержцу в истории, чей титул не умещается на странице бумаги, чьи земли не знают края, чья армия не знает равного ей врага. Нигде и никогда на Земле не возникало империи, равной по мощи Российской, никогда и не возникнет. Он был принят в Александровском дворце, лично знал Цесаревича и видел Государя Александра. И не дело местечковой шляхте перешептываться по углам…

Царь Константин, уже пожилой, но все еще неутомимый ходок по прекрасным паненкам, герой варшавских остряков, почувствовал что-то неладное, какое-то напряжение. Он стоял в окружении придворных — танцы еще не начались и он коротал время за анекдотами и сплетнями, перемывая кости представителям местного дипломатического корпуса. [1] В Варшаве были размещены не консульства, а посольства, потому что Польша считалась отдельным государством. Ходили недобрые слухи про царя и молодую супругу посла Североамериканских соединенных штатов…и если бы Император Александр сделал бы все чтобы не измазать грязью ни свое имя, ни имя дамы, то царь Константин не только не пресекал слухи, но и сам не упускал возможности плеснуть масла в огонь…

— Что там? — тихо спросил он.

Граф Священной Римской Империи [2] В польской шляхте ценились именно звания Священной римской империи — и никто особо и не замечал, что речь тут идет не Священной Римской Империи германской нации, а о павшей под натиском варваров Римской империи со столицей в Риме. Цезарем Рима был русский император, но он простодушно не пользовался этим, считая неразумным и ненормальным присваивать кому-либо дворянство несуществующего государства. Хотя в умелых и циничных руках это могло быть страшное оружие! Однако титулы Священной Римской Империи, полученные польской шляхтой ранее, сохранялись и передавались по наследству. А ценились они потому, что не обязывали служить в армии и вроде как не имели никакого отношения к ненавистной России. Валериан Сапега скользнул в толпу, незаметно, как он умел это делать — все выяснит, все доложит…

— Возможно, явился кто-то, удаленный от двора — негромко сказал еще один достойный представитель польского магнатства, князь Священной Римской Империи Людвиг Радзивилл. При польском дворе он служил казначеем не один год, и ударными темпами поправлял свое благосостояние, несколько промотанное своими предшественниками. Злые языки говорили, что Радзивилл поставил спиртзаводы чуть ли не в своих ординатских [3] Ординат, ординация — принятая в Польско-литовском государстве форма майората, при котором земельные владения были неотчуждаемыми и неотделимыми и переходили от отца к старшему сыну по наследству. В пределах своей ординации магнат обладал чуть ли не суверенными правами. У богатейших родов Польши в ординации были целые города. На текущее время прав таких уже не были и ординациями владели на основании обычных вещных прав как землей и недвижимым имуществом. замках, в подвалах, где ранее хранились более благородные и тонкого вкуса напитки.

— Не хотелось бы. Скандал был бы сейчас не кстати…

Все те, кто сейчас собрался на балу были поляками нового времени — новыми поляками. Из тех, кто ненавидит Россию, но кроме громких речей и какого-то количества денег не готовый сам лично сделать ничего, дабы сбросить москальское иго с Польши. Все они — Жолкевские, Зборовские, Потоцкие, Радзивиллы, Сапеги — все они удивительным образом вписались в жизнь новой, восстановленной после мятежа и массовых беспорядков 1981 года Польши. Понимая, что недалеко и до новых беспорядков, после восемьдесят первого власть сделала иезуитски хитрый ход — расколола сопротивление. Это как чайник — если его поставить на огонь и не давать выхода пару — рано или поздно он взорвется. Ежели выход пару давать — весь пар и уйдет через свисток, никакого взрыва не будет.

Вот и шляхта была тем самым паром, который уходил в свисток. Они собирались при дворе, произносили дерзкие речи, грозили москалям неисчислимыми несчастьями, фрондировали как могли. В Варшаве выходили несколько подпольных антироссийских газет с возмутительными материалами и карикатурами, в том числе и на Высочайшее имя — типографии их никто особо не искал. Этим и заканчивалась освободительная борьба большей части поляков — прочтением запрещенных газет и возмутительными, бунташскими высказываниями. Со шляхтой было еще проще — ибо каждый нашел свое место в этой жизни и терять его не хотел. Поводов для уголовной ответственности было более чем достаточно — подпольное винокурение, участие в контрабанде, скупка краденого, подделка ассигнаций и гербовых бумаг. [4] Гербовая бумага — один из источников дохода для государства. В Российской Империи для того, чтобы составить юридически значимый документ обратиться в суд, к властям нужно было купить гербовую бумагу, стоившую приличных денег и имевшую степени защиты. Иногда по этому поводу возмущались, не понимая, что казне нужны источники дохода и если не будет гербовой бумаги — придется повышать налоги. Уклонение от уплаты пошлин, сборов и податей — любимая статья Уголовного Уложения. Поэтому, подавляющая доля шляхты перешла от реального насилия к очень жесткому условному — демонстративная фронда и произнесение возмутительных речей.

И бал был их территорией. А появление на балу москаля грозило стать искрой, способной поджечь бочку с порохом.

— Не пора, Ваше Величество? — спросил третий придворный, стоящий рядом с королем, невысокий, толстенький Ян Потоцкий, главный церемониймейстер при дворе.