Федор Березин - Война 2011. Против НАТО.

Однако подлый пещерный, снежный народ все никак не успокаивался. Надоедал он, конечно же, и прочим народам, не только народу-плясуну, но на него злился более всего на свете. Периодически другие хорошие, добрые народы учили народ-выродок хорошим манерам, в очередной раз надавав ему по сусалам и загнав в непроходимые леса, кои тот все никак не мог научиться обрабатывать, несмотря на подсказки.

И вот однажды, в одну нехорошую годину, северный народ-кровосос выбрал нового царя-ирода. Тот царь-ирод прихлопнул всех прочих претендентов, одного даже замуровал в мавзолей. Затем он раскинул лапы и хапнул все окружающие земли, расстелив свою Империю Мерзости от моря до моря. Со временем все прочие народы Империи Мерзости смирились от тягот и тоталитарной прополки, учиняемой северными варварами, и остался только один не поддающийся колхозной дрессировке народ-плясун. Ибо в самом деле нравы подлых колхозов унижали народ-плясун до самого горла. Там ведь все с непонятного рожна считались равными, и настоящим добрым хозяевам уже неоткуда стало набирать батраков для весеннего сева или осенней уборки, дабы между означенными периодами давать им пинка под зад. К тому же там еще и требовали обобществлять все наработанное батрацкой босотой за долгие годы, миновавшие после раздачи помещичьей земли. То было уж совсем ни в какие ворота.

Потому перед приходом мародерских отрядов продразверстки из бездельных, мастырящих на фиг никому непотребные заводофабрики городов добрые хозяева побыстрее ухандокали всю свою скотинушку и наелись в три пуза. А почему было, в самом Деле, не съесть, например, волов? Они ж молока-то не дают, так? На них только землю-чернозем пашут. Но так ведь подлый царь-ирод обещал, что в колхозном строе пахать-сеять будут железные машины о сто лошадных силищ. Зачем же тогда волы? Но подлый ирод облапошил. Танков для расширения Мерзости в «европы» и «азии» наклепал, а тракторов сделал меньше обещанного миллиона: потому для таскания пушек и буксирства тех же танков по болотам «халхин-голов» еще хватило, а для черноземов нет. Теперь для пахоты плугом не достало ни волов, ни отмененных батраков. Само собой, что посеешь то и… Если же ничего не посеешь… А наели внутрь пуза загодя все-таки маловато, ибо следующий год оказался безурожайным, а мясцо в желудочном тракте уже давненько рассосалось.

А тут еще снова пришли «продразверстчики» со штыком да вырвали в каждой хатынке у каждого дитятки последний мякиш, пользованный «замість» [70] Вместо (укр.). соски. Потом народ-изверг окружил все села колючей проволокой под током, для чего перед тем сварганил Днепрогэс и залег за холмиком, улыбаясь в прицельную станину жидкоохлаждаемого пулемета «Максим». И значит, как только кто высовывался «з хаты» травиночку сорвать или поймать жирного муравьишку, так тут же и падал плашмя, окропляя чернозем. И так северный народ-кровосос в этом деле приноровился, что почти всех добрых украинцев уж изжил голодом. Полегло без похорон, танцев и музыки уж пятьдесят или сто «мільонів», и полегли б «зовсім усі», если бы хорошие, добрые народы Европы, узнав о горе, не сплотились и не двинули в Империю Мерзости на большом танке «Тигр», могущем сокрушить пулеметные тачанки царя-ирода. И бежал тогда царь-ирод с черноземной, славной страны в свою Кремлевскую «фортецю» [71] Крепость (укр.). , коя уж чуть не рушилась изнутри, от засыпанной внутрь пшеницы и проса.

И снова захотел народ-плясун заплясать, но теперь уж не плясалось так весело, как ранее, ибо вспомнил он о незахороненных парубках и дивчинах и взялся за дело — пересчитывать их, нумеровать и перезахоранивать. И много лет уж трудит лопату, да все не видно работе той конца-краю. Ибо мало ныне нас, добрых украинцев, а раньше значилось поболее, где-то так, как китайцев в стране доброго семейства Мин.

— Так, — констатирует генерал-майор Редька, переводя дыхание. — Пока среди наших потерь нет. Но будем шевелиться. Начальник караула Константин Шелуханов, его подчиненные, в том числе все еще не смененный часовой поста номер один, дежурный по части Чаленко, все ошарашено смотрят на дело рук своих: кто все это сделав? когда и кем произведено такое ЧП? Во дворе штаба два трупа, один — в клочья, в самом штабном здании, со стороны фасада ни одного целого стекла — все последствия подрыва той же гранаты. Тут, возле калитки, еще три обездвиженных турецких подданных, служебная генеральская «Волга» издырявлена так, будто именно она и была основной целью. Сам пришлый генерал-майор все еще что-то вопит, нянчит простреленную навылет Руку. Короче, хаос еще тот. Кто-то бравый и решительный должен срочным образом расставить все на места. Находится он быстро. — Надо сматываться. — Редька предельно собран, как будто все проходит по какому-то загодя составленному плану. Он тоже осматривает поле боя. Внимательно изучает турецких военных, может быть, даже спецназ. Оказывается, изучает не только для общего развития: где-то в амуниции пришлых скрыты ключи от наручников. Когда проблема разрешена, он разминает руки особым образом. Поворачивается к коллеге генералу. Все ждут какого-то жеста сочувствия, но не угадывают. Совсем без замаха, но хлестко Редька отвешивает раненому красивейшую пощечину.

— Закрой хлебало, твою мать! Перевяжем, придет время, — заявляет ему Редька. Он поворачивается к начальнику караула. — Шелуханов, приставьте к этому кого-то понадежней. Сбежит.

— Так, — продолжает он, наклоняясь над одним из турков пониже. Выдергивает из мертвых рук автоматическую винтовку. — Лейтенант, надо забрать у этих все ценное и шевелиться. Драпать. Только много нас. Джип вроде ничего, а «тачка» командования…

«Волга» выглядит плохо. Оба задних колеса прострелены. Зато на переднем сиденье, у руля, сидит абсолютно живой, но бледный водитель-сверхсрочник украинско-армейской наружности. Руки он предусмотрительно тянет вверх, однако крыша машины не дает их вытянуть.

— Вон мой «Москвич». Вон, возле пятиэтажки, — вспоминает начальник караула. — Так что…

— Отлично, — кивает генерал Редька. — Значит, так. Всем срочно в джип и к Шелуханову. Этого, — он косит на раненого, — с собой. Пригодится. Хочется мне, ой, хочется, кое-что узнать.

— А как же караул? — интересуется Константин Шелуханов.

— Сейчас заскочим в твою караулку и захватим остальных, — говорит Редька. — Или ты насчет службы, Костя? К черту ее. Для кого теперь охранять склады? Для этих? — Он тычет во все еще истекающие кровью экипированные тела. — Забираем твоих и рвем отсюда, — констатирует он окончательно.

— А как же знамя? — внезапно подает голос отирающийся тут же Триколич.