И Намир - В ТРЕТЬЮ СТРАЖУ [СИ]

***

Следующие три дня прошли на редкость хорошо и спокойно. Олег - то в одиночестве, то в компании Кейт, которая так и не смогла окончательно превратиться для него в Ольгу - гулял по Парижу, обращая особое внимание на некоторые градостроительные особенности этого великого города, или сидел в библиотеке, восполняя пробелы в образовании, как Ицковича, так и Шаунбурга. Однако по вечерам - воленс-ноленс[126] - Баст обязан был развлекать свою кузину, не позволяя той заскучать и, не приведи господь, впасть в меланхолию. Однако будь то опера, Мулен Руж или "Максим"[127], кончалось, все это одним и тем же. Ицкович, давший себе с утра "честное фашистское" не поддаваться больше на чары баронессы Альбедиль-Николой, вечером или, вернее, ночью находил себя в ее постели или для разнообразия ее в своей. И самое неприятное, что это начинало ему даже нравиться, а угрызения совести звучали все глуше и глуше.

Впрочем, на четвертый день утром они все-таки расстались, условившись встретиться здесь же, в Париже, через неделю. Итак, Кейт благополучно уехала в Гаагу на встречу со своей подругой, не подозревая, впрочем, что Олег предполагает увидеться с Татьяной несколько позже и уже в Антверпене. А пока Ицкович снова оказался совершенно свободен и предоставлен, наконец, самому себе. И тут выяснилось, что делать ему совершенно нечего. То есть, на самом деле работы было хоть отбавляй: хоть официальной - фашистской, хоть неофициальной - попаданческой, но ничего "такого" делать как раз и не хотелось. К тому же в голове назойливо крутилось запоздалое опасение, что, несмотря на все благие намерения, - а намерения эти были высказаны Ольгой по ее личной инициативе - случайно или намеренно, но Кейт проболтается об их "парижских каникулах". Разумеется, это было бы неприятно, но ...

"Сам дурак!" - Твердо решил Баст и отправился в синема. В конце концов, сделанного не воротишь. А мучаться сожалениями как девица, - то ли давшая раньше времени, то ли не давшая вовремя (вот ведь горе!) или и вовсе давшая, но не тому, - Олег полагал излишним. Ведь все равно ничего уже не исправишь, только изведешься весь.

Просмотрев четыре фильма подряд и "высосав" под это дело - по глоточку - бутылку коньяка, Олег пришел к выводу, что жизнь - все-таки хороша, и жить хорошо. Теперь можно было бы и в отель отправиться, чтобы выспаться за все прошедшие дни, но сначала Олег снова наведался в логово пана Федорчука. Однако Виктор все еще не вернулся, и это начинало не на шутку тревожить. Ведь сам же дал объявление. Дал, дал, нечего увиливать! И по телефону определенно сказал: приезжай, жду. Ведь так и сказал, скотина! И где теперь его черти носят?

Обдумав сложившуюся ситуацию, Олег написал Виктору короткую ничего не значащую записку по-французски, в которой, скрепя сердце, указал номер телефона отеля. Сделано это было вопреки науке конспирации, но что же делать, если три, с позволения сказать, шпиёна хреновых не додумались даже код какой-нибудь убогий изобразить. Одно успокаивало. В отеле кроме Шаунбурга живет еще, как минимум, три десятка мужиков и не малое количество баб, так что иди, узнай, кто оставил Гастону записку без подписи? Да и с чего бы вообще узнавать?

Вот после этого Олег действительно поехал в отель, пообедал плотно в ресторане, усугубив, разумеется - не без этого - и отправился на боковую. И надо сказать, спал как убитый. Без снов и сновидений спал. И проснулся только в девятом часу утра на следующий день, да и то только потому, что до портье дозвонился месье Гастон Руа и просил передать месье Шаунбургу привет и лучшие пожелания ...

***

- Где тебя черти носят? - Олег ни радости от встречи, ни раздражения, накопившегося за время ожидания, скрывать не собирался. - Я как дурак, несусь через всю Европу, прибегаю в Париж, а его, понимаешь, нет, и все.

Самое смешное, что "немец" осыпался с него, как сухая шелуха с лука, стоило только тронуть, то есть, в данном случае, - остаться наедине с Федорчуком, обнять его и убедиться (разумеется, чисто автоматически), что двери закрыты, свидетелей нет, и никто не удивится, что Себастиан фон Шаунбург заговорил вдруг по-русски, да не абы как, а с так называемым "южнорусским" певучим акцентом, который на самом деле был просто акцентом другого языка, на котором Ицкович говорил уже более тридцати лет.

- Да, ладно тебе! - Отмахнулся Федорчук, тоже переходя на русский. - Так получилось. Я сначала думал, ну день, ну два, а получилась почти неделя ...

Что-то было в его голосе, что-то такое, что заставило Олега тут же насторожиться.

- И где же ты был? - Спросил он, сам не зная, чего, собственно, ждет.

- В Гааге ... - Нарочито беззаботным тоном ответил Федорчук. - Выпить хочешь?

- Хочу ... Стоп! В Гааге. Ты, случаем, не? ...

- Не что? - По-детски наивно переспросил Федорчук, выставляя на стол литровую бутылку кальвадоса. - Ключница делала...

- Кривицкий?

- Да. - Кивнул Виктор едва ли не с облегчением. Он уже взял себя в руки и теперь смотрел на Олега спокойно, даже с вызовом.

- И?

- Покойник просил более о нем не беспокоиться. - Федорчук разлил водку по стаканчикам, живо напомнившим Ицковичу что-то из давно ушедшего в историю быта 50-60-х годов, захваченного им буквально краешком - в раннем малолетстве - но вот ведь, не забытого и даже, напротив, оказавшегося сейчас близким, едва ли не родным.

"Какую, к черту, историю?!" - Спохватился Олег, сообразив, что до шестидесятых еще двадцать лет, и каких лет.

- Рассказывай! - Попросил он и замолчал на следующие полчаса, пока Виктор неторопливо повествовал о своем житье-бытье после памятного "заседания" в Амстердаме. Ицкович другу не мешал, слушал внимательно, обдумывал услышанное и "на ус мотал", а потому пил умеренно, растянув, убогий - дай бог, если восьмидесятиграммовый - стаканчик на тридцать пять минут.

- Значит, думаешь, это была связник? - Спросил после того, как Виктор замолчал.

- Ну стопроцентной уверенности у меня, как понимаешь, нет, но дамочка на такую роль вполне подходящая...

- В газетах ничего не было ...

- Так и фигура не та, - пожал плечами Виктор. - Подумаешь, какой-то лавочник из Гааги. Они же не знают, кто он такой. Полиция, наверняка версию самоубийства отрабатывает.

- Даже так? И как ты это инсценировал?

- Если бы... Да, тут промашка вышла, - тяжело вздохнул Федорчук и тряхнул головой. - Проворонил я его. Не просчитал до конца... Это, знаешь ли, ...

- Теперь знаю. - Криво усмехнулся Олег.

- У тебя что, тоже "клиент" на тот свет сам ускользнул?!

- Нет, не сам. Думаешь, я хуже тебя? - Вскинулся Ицкович. - Да и не лучше... - Махнул он рукой, успокаиваясь. - Все мы теперь немножко душегубы. Гейнлейна я грохнул. В Праге.

- Господи, Цыц! Ну, ты даешь! Его-то за что?

- За что как раз есть, даже если и авансом, но вот в смысле ценности этого кадра для истории ... тут я с тобой полностью согласен, Витя. Но, - поднял указательный палец Олег. - Нет худа без добра!