И Намор - В третью стражу [СИ]

— Развивается... — Кейт пригубила вино. Оно было выше всех похвал, хотя, казалось бы, ей ли, уроженке одного из лучших в мире винодельческих районов, восхищаться чужими достижениями?!

— А именно? — Баст был вполне невозмутим.

— Проклюнулись через месяц и предложили встретиться. Я бросила им горсть вшей и предложила подумать о чем-нибудь другом.

— Ну и? — Подался к ней Степан.

— А ничего! — Улыбнулась она "рассеянно" и сделала еще один глоток. — Куда они денутся после таких откровений? Информация, как мы и договаривались, весьма разнообразная, но о том, кто им ее поставляет и почему, судить трудно. Этакий собирательный образ... — Усмехнулась она, "переходя к делу". — Не коммунист, но антифашист... не военный, но кто-то имеющий серьезные источники в военном министерстве... Не женщина, разумеется... Такой ужас им и в голову не придет. С креативностью-то у господ товарищей не так, чтоб очень. Думаю, сейчас, когда вернусь в Австрию, будут мне снова встретиться предлагать. Уж больно жирные куски от меня им перепадают.

— Тебе что-то не нравится? — Прямо спросил Матвеев, вполне оценивший и иронию, и все прочее. С ним-то Кайзерина всех тонкостей своего отношения к Сталину и компании ни разу, кажется, не обсуждала, вот он и насторожился.

— Не многовато ли мы им дали? В смысле даем? — Вопросом на вопрос ответила Кейт и бестрепетно встретила "твердый" взгляд Степана.

— Да нет, — покачал головой Баст. — Я думаю, в самый раз. Витя ведь почти то же самое англичанам слил, а мы со Степой через Португалию – американцам. Так что паритет соблюден...

— Ну, разве что...

А вот ночью...

— Сны, — сказал Баст, выслушав ее рассказ. — Сны снятся всем. Нет, нет! — Остановил он ее. — Я все правильно понял и говорю именно о таких, особых, снах, как у тебя. — Он потянулся к прикроватному столику и взял из раскрытого портсигара сигарету. — Мне снится, Степану – только он никому не рассказывает — Витьке Федорчуку...

— Татьяне тоже. — Припомнила Кейт один случайный разговор.

— Ну, вот видишь! — Баст закурил и снова посмотрел на нее. — Возможно, это что-то значит, а, может быть, и нет. Случайность или намеренный поиск закономерностей там, где их нет? Игра просвещенного разума... Мы ведь знаем, что происходит и что может из-за этого случиться с каждым из нас и со всеми вместе.

— Тебе налить? — Спросил он, вставая с кровати.

— Налей.

У Баста была фигура настоящего спортсмена. Широкие плечи, мускулистая спина, крепкий — "мужской" — зад и длинные с выраженными структурами мышц ноги. Германский бог... Но он, и в самом деле, мог бы представлять лицо хоть третьего рейха, хоть седой германской старины. Die blonde Bestie – белокурая бестия...

— Я в мистику не верю. — Сказал он, не оборачиваясь, но ей показалось, что Баст улыбается. Не ей. Сейчас не ей, но улыбается.

Стоит у стола, пуская через плечо сигаретный дым, разливает по бокалам каталонскую каву, улыбается и говорит:

— Понимаешь, не могу себя заставить. Не верю я во все эти сказки, хоть и было что-то у нас у всех...- Он обернулся к ней и улыбнулся уже ей, не выпустил изо рта дымящуюся сигарету. — Я имею в виду при переходе. — И он посмотрел ей прямо в глаза, приглашая включиться в обсуждение, ею же самой поднятого вопроса.

Но Кейт на "провокацию" не поддалась. Сидела на кровати по-турецки, скрестив ноги, которыми по праву гордилась, пускала сладковатый дым из зажатой в зубах пахитоски, но от комментариев воздерживалась. Ей просто хотелось послушать, что скажет он. А свое мнение она могла высказать и позже, хотя пока его, этого мнения, у Кайзерины как раз и не было. Любопытство было, любовь – ну, да, кажется, все-таки любовь – была, а вот положительного мнения не имелось.

— Все можно объяснить и без мистики. — Баст не стал "настаивать", не хочет, значит, не хочет. — Мне вот тоже тут на днях сон приснился. В стиле старых советских фильмов. Ну, не совсем старых, а так, скажем, шестидесятых-семидесятых годов. "Щит и Меч", "Семнадцать мгновений весны", "Майор Вихрь"... Представляешь?

— Представлю. — Она благодарно кивнула, принимая бокал, и тут же сделала глоток вина. — Чудо! Что это?

— Бодега "Реймат", сухое... очень сухое, — улыбнулся Баст и тоже пригубил вино. — И в самом деле, хорошее.

— Так что там со сном? — Вернулась Кейт к теме разговора.

— А! Забавный, знаешь ли. — И Баст сделал рукой в воздухе какое-то замысловатое движение, словно попытался выразить этим абстрактным жестом свое отношение к приснившимся обстоятельствам. — Комната... Вернее, школьный класс со сваленными в углу партами, стол канцелярский с лампой под стеклянным абажуром... Прямо посередине помещения... А за ним, то есть, за столом – спиной к окну – человек в советской форме...четыре шпалы...

— Полковник, — кивнула Кайзерина и отпила вина.

- Полковник. — Согласился Баст. — А я сижу перед ним на стуле, и на коленях у меня лежит шляпа. И он говорит мне по-немецки, что, мол, я не искренен, потому что Контрольной комиссии доподлинно известно, что я служил в СС и имею звание оберфюрера [334] 334 . То есть, вы, господин Шаунбург, говорит, генерал СС. Ведь так? Нет, отвечаю. Что вы! Никакой не генерал. Оберст я, сиречь полковник, да и то это мне в качестве награды за мои литературные труды... Но он все гнет свое, и ощущение такое, что товарищ действительно кое-что знает и шьет мне дело. И вдруг шум за дверью, какие-то короткие разговоры... — Баст докурил сигарету и бросил окурок дотлевать в пепельницу. — Дверь распахивается, и в помещение входит... Никогда не поверишь! Штейнбрюк входит.

— А какой там у тебя год? — Напрягается неожиданно растревоженная этим рассказом Кейт, тоже видевшая однажды здание с вывеской "Контрольная комиссия".

— А год там 1944, но это я потом уже увидел, — Баст замолчал на секунду, усмехнулся чему-то и продолжил, — когда из здания школы на улицу вышел. А в тот момент, когда он появился, я об этом не знал. Да, так вот. Штейнбрюк почти не изменился... Только в петлицах у него генеральские звезды... Генерал-лейтенант, да еще, пожалуй, все-таки да: выглядел усталым и несколько постаревшим, но с другой стороны, это же не кино, а сон!

— Сон. — Повторила за ним Кейт. — Сон...

— Полковник вскакивает, но я принципиально остаюсь сидеть. А он, то есть, Штейнбрюк полковнику эдак коротко, оставьте нас. И все. Ни вопросов, ни разъяснений, но контрольщик моментально выметается и мы остаемся вдвоем. Вот тогда я тоже встаю. И мы стоим и смотрим друг на друга, а потом он говорит что-то вроде того, что можно было бы меня наградить или расстрелять, но и то, и другое было бы неправильно. Поэтому мы просто разойдемся.

— Великодушно! — Улыбается Кейт, у которой даже от сердца отлегло. И поскольку "отлегло", то захотелось услышать и продолжение, но продолжения не последовало. То ли ничего больше Баст в своем сне не увидел, то ли не захотел рассказывать.