И Намор - В третью стражу [СИ]

Таня взглянула на часы и, убедившись, что время еще есть, бросилась искать хоть какое-то оконце, но, в результате, спряталась за решеткой ограждения и оттуда теперь смотрела на Баста фон Шаунбурга. На то, как он читает газету, и как пускает клубы сигарного дыма...

"Вот же невидаль заморская!"

Положа руку на сердце, Татьяна испытывала сейчас очень непростые и достаточно противоречивые чувства.

С Олегом она познакомилась четыре года назад. Коллега – зам генерального – выходил замуж, то есть, разумеется, зам – женился, поскольку был мужчиной, и на свадьбу среди прочих гостей прибыл двоюродный дядюшка из Израиля, про которого Борис нет-нет да рассказывал не без чувства юмора, но при этом явно гордясь. Дядюшка этот уехал уже давно, еще из Советского Союза, был там чуть ли не героем войны – горел в танке и все такое, хотя верилось в это с трудом – был женат, что крайне не характерно для русских эмигрантов, на латиноамериканке, и, кроме того, был то ли известным психологом, то ли не менее известным психиатром. Однако, в любом случае, Москвы он не знал, ни старой, ни новой, да еще и занять его чем-то требовалось, чтоб "под ногами не крутился". Вот Боря и попросил Таню побыть день-два гидом заморского гостя.

А гость оказался совсем не таким, как она ожидала. Не герой, и не богатырь, но мужик свойский и умеющий мгновенно к себе расположить. Тот еще ходок, судя по всему, хотя ни роста, ни особой "чисто мужской" красоты в арсенале Олега не имелось. Разве что ум и обаяние... Пожалуй, так. Но по-настоящему, как ни странно, он подкупил ее тем, что не стал тащить в постель. То есть, сначала это ей понравилось, но потом озадачило – тем более что у нее в тот момент никого не было, — а объяснилось несколько позже, во второй его приезд, который состоялся подозрительно скоро. То есть, она знала, что Ицкович в России бывает, но бывал он в основном в Питере, куда и друзья его обычно приезжали. А вот в Первопрестольной он лет тридцать не был, и ничего. Но вдруг приспичило. С чего бы это, спрашивается?

Нет, и на этот раз, он ей так ничего и не сказал. Словами не сказал, но глаза ведь тоже умеют говорить. Не знали? Напрасно. И он, возможно, напрасно усложнял им обоим жизнь, не имея возможности, уйти ради нее от жены, и не желая при этом, обижать Таню пошлым адюльтером. Но и Тане отчего-то не хотелось разрушать возникшую между ними "дружбу", а большее... А можно ли построить большее на основе коротких встреч раз в полгода? Возможно, может быть, чем черт не шутит... но у нее так не получалось. А потом...

То, что случилось с ней сейчас, было похоже на сказку. Жестокую, недобрую сказку, но волшебство от этого волшебством быть не переставало.

"Не так ли, подруга?"

"Не знаю, но он мне нравится... Он..."

"Семь пик... вист... пас, ложимся? Ход? Дядин! Стоя!" — В соседнем купе мужики айтишники и примкнувший к ним замгенерального резались в преферанс под коньячок, и по принципу "о бабах на работе..." обсуждали "хрен его знает, как ip-адрес поменялся, у главбуха винт дохнет, и после праздников UPS проверить надо", громко рассказывали довольно пошлые анекдоты, сопровождаемые взрывами хохота, и время от времени шикали друг на друга, призывая к спокойствию фразой: "тише – там женщины"!

Татьяна прекрасно понимала, каких именно "женщин" имеют в виду сотрудники мужеска пола, даже жест в сторону своего купе представила, улыбнулась, отложила книгу — "Почитаешь тут!", — отдернула занавеску и под перестук колес стала смотреть в темноту.

Снега не было уже в Бресте. За окном висела сплошная облачность с намеком на дождь – ни звезд, ни луны. Мелькающие там и здесь россыпи огоньков городков и деревень, черные поля; быстро бегущие серые сосны и елки; голые, — без листьев и чуть белее – стволы берез, подсвеченные неровным мелькающим светом из соседних вагонов.

Поезд шел с изрядной скоростью.

Низкий гудок локомотива превратился в пронзительный свист и заставил вздрогнуть.

Вагон дернулся. На мгновенье стало темно, Татьяна зажмурилась, — под закрытыми веками летали белые мушки – и через пару секунд все-таки открыла глаза...

За окном в ярком свете луны белели бесконечные, укрытые снегом поля, яркие звезды до горизонта, вдоль полотна – деревья в белых шапках, и ни единого электрического проблеска.

Свист смолк. Снаружи пролетел сноп искр, резко потянуло гарью.

"Что случилось?"... — Татьяна не додумала мысль, как тут же эхом в голове отозвалось "Que se passe-t-il? (что происходит?)... La locomotive s'est cassйe ?" — и почему-то возник образ паровоза.

"Паровоз? Какой паровоз?!"

Только тут Татьяна осознала изменения в пейзаже за окном и заметила, что на столике вдруг появилась лампа с розовым абажуром антикварной конструкции. Она протянула руку и щелкнула выключателем... Пластик и синтетика отделки купе сменились бронзой и деревом, пространства до противоположенной стены стало больше и там была еще одна дверь! Татьяна резко встала, успев подумать "ноги затекли" и ударилась коленной чашечкой о стойку крепления столика.

— Ммммлять... — вырвалось вслух непроизвольно, и также непроизвольно добавилось — Мммerde...

Острая боль полыхнула искрами в глазах, Татьяна откинулась назад на сиденье, боль исчезла, но и тело она перестала чувствовать, притом что видела как собственная рука потянулась к колену...

"Собственная?"

И тут же услышала речь, совершенно определенно истекающую из ее собственных уст, но воспринимаемую ею как-то со стороны, словно чужую:

— Ма-шье-нэ-са-ль!

"Матерюсь! По-французски!!? Как?!" — И эхом откликнулось в голове: — "Больнооо... А как еще я могу ругаться?! Что происходит???"

"Похоже, я брежу..." — "... Я – ку-ку?"

"Ущипнуть", — в смысле "ущипнуться", вспомнилось вдруг народное средство. Но там, вроде бы, речь шла о выявлении сна, или нет?

"Коленка болит!"

"Не чувствую".

"Ущипну!"

— Ай! — На этот раз Татьяна почувствовала не только боль, но и руки, и ноги, и...

"Здорово я треснулась!"

"Я не чувствую!!!"

"Ох! — Татьяна попыталась "взять себя в руки" — Кажется, это называется раздвоение личности... Шизофрения!"

И эхо в голове тут же откликнулось, объясняя то, чего Татьяна отроду не знала: "Shizo – раскалывать, френ – ум, рассудок. Это на древнегреческом".

"О как! — Татьяне стало весело — "Я теперь что, и греческий знаю и древний?"

"Si, madam, а в лицее вы что учили?"

"В лицее? В каком, нахрен, лицее? Ты кто?"

"Я?! Я — Жаннет, Жаннет Буссэ. А ты?"

"Голова ужасно болит...У тебя или у меня?"

"Голова моя – значит у меня, но я не чувствую..."

"Вот так, голова твоя, а болит, как моя собственная!"

"А я захотела чтоб боль прошла – теперь и тела не чувствую, но вижу-слышу-обоняю".

"Запах чувствуешь? Почему гарью тянет? Аааа... Это же паровоз! Откуда он взялся? Сто лет как их уже..."