И Намор - В третью стражу [СИ]

"Вот так, примерно..." — мысленно сыронизировала Татьяна — "Внутренняя... гостиница?"

Крутится пластинка. Шипит. "Танго... в Париже танго..." И комната вращается вокруг нее, а патефон испорчен, испорчен... тянет мелодию, растягивает слова... Тааанннгооо... Долго, медленно, искаженным, размазанным во времени и пространстве собственным ее голосом, превращающимся в низкий, чужой.... Мужской? Мужской, разумеется, капитан Паша – мужчина. Мужчина?

"Ах, да. Мужчина... ведь мы о НЕМ!"

— Где это произошло? — приходит вопрос из темноты слева, но отвечать надо куда-то вправо, потому что комната...

— Что именно? — "Ох... Это ее голос? Господи прости! Да, разве же у нее такой противный писклявый голосок?"

— Вы сказали, к вам подошел мужчина...

"Свет в глаза, — слепит, — кто это спрашивает? — Знакомый..."

— А! — Да, да. Мужчина. — "ОН. Даже в подсознании безымянный ОН. ОН. ОН. ОН... Мне страшно – это Жаннет — УЙДИ!!!". — Не знаю. На улице.

— На какой улице? — Штейнбрюк? Может быть, но почему говорит из-за ее правого плеча?

— Не помню. — "Ну как можно запомнить улицы в чужом незнакомом городе? Она что телефонный справочник?" — Н-н-е знаю. Я в Антверпене раньше не... не бывала. Только карту...

"Это карта города, — тетка в шерстяном жакете, сложенный вчетверо лист. — Ты должна запомнить основные направления... Порт, вокзал, гостиница..."

- Он говорил по-немецки?

"Что? Кто?!"

— Нет, — качает она головой, от этого движения комната начинает вращаться быстрее. Быстрее, еще быстрее... "Танго, в Париже танго!" — Нет! Он заговорил со мной по-французски.

— Что он сказал? — Справа.

— Он говорил по-французски? — Слева.

— Припомните! Что он сказал? — Штейнбрюк.

— Он... ска... Прошу прощения, мадемуазель... Нет, наверное, "извиняюсь". — " Ах, как крУжится голова, как голова... кружИтся !" — Мне кажется, он сказал: "Извините, мадемуазель, но мне надо с вами поговорить". Что-то такое.

— Где это произошло? — Из-за спины.

— Что?

— Где он к вам подошел? — Слева.

— Он говорил по-немецки? — Справа.

— Я же сказала, не помню! — "Боже, какая пискля!"

— Не помните, на каком языке он говорил?

— Нет.

— Так, где он к вам подошел?

— Не помню.

— Ну, хотя бы в какой части города? — Опять Штейнбрюк.

"ОН..."

— Сэйнт ...Амадеус?

— Может быть, Синт Амандус? — Предлагают из-за спины.

" В танго, в парижском танго ..."

— Да, точно. Синт Амандус.

" Я подарю вам сердце в танго ..."

— Как он выглядел?

" А ночь синяя, и сладкое вино ... Господи!"

— К... кто?

— Этот мужчина. — Снова Штейнбрюк. Спокоен, деловит, равнодушен...

"Машина..."

— Высокий...

— Насколько высокий? — Слева.

"Ведь ОН высокий? Ведь так? О, да. ОН теперь высокий..."

— Н-ну, у меня были туфли на низком каблуке, — она пытается вспомнить, но перед глазами несется круговая панорама комнаты, смазанная скоростью и визгом разогнанного до высоких оборотов мотора. — Я... мне кажется... я не доставала ему до плеча...

— Метр восемьдесят, примерно. — Предполагает капитан Паша справа.

— Да, возможно.

"Возможно... Скорее всего... Где-то так... Метр... и еще... почти метр... ОН..."

— Итак, он подошел к вам. — Слева. "А кто устроился на подоконнике слева? Знакомое лицо..." — На кого он похож?

— Ни на кого.

— Можно предположить, что он француз? — из-за спины.

— Нет, — трясет она головой. — Нет. Если только не из Лотарингии или Нормандии...

— Значит, сразу видно, что немец. — Кивает Штейнбрюк. — Типичный немец, не так ли?

"Сколько раз он ее об этом спрашивал? Десять, двадцать? И еще художник рисовал ... два раза? Или, нет. Кажется, три... Или мне это только приснилось?"

— Или голландец. — Говорит она, но губы и язык не слушаются, и горло способно, кажется, издавать только хрип. — Или... или бельгиец.

— Он хорошо говорит по-французски? — Справа.

— Грамотно, — отвечает она. — Небыстро, но... он ошибается... не часто, но... иногда. Достаточно, чтобы... И акцент...

— Акцент немецкий? — Из-за спины, хлестко, угрожающе.

"Сукин сын! Выблядок!"

— Нет, еврейский! — Выплевывает она вместе с густой слюной.

— А по-немецки он с вами говорил? — Штейнбрюк невозмутим, холоден, деловит. И предельно вежлив. Ни ругани, ни перехода на "ты", ничего...

— Нет. — Выдыхает она с силой, пытаясь прочистить горло. — Ни слова.

— Вы сказали, что встреча произошла в Синт Амандус. — Снова капитан Паша. — На какой улице?

— Не помню.

— А какую-нибудь другую помните? — вопрос уже слева.

"Пинг-понг! Туда-сюда, обратно... Тебе и мне ... Тьфу!"

"Устрой истерику!- предлагает Жаннет. — Я бы..."

"Ты бы...УЙДИ!"

— Вы слышали вопрос?

— Да... Бругстраат... бруг – это мост, ведь так?

— Да, по-голландски это мост. — Подтверждение приходит из-за спины, и сразу же шелест бумаги.

"На карте ищет..."

— Почему вы запомнили именно эту улицу? — А это снова Паша-капитан.

— П... потому что... Вы мне не верите?! Вы!!! Вы...

- Прекратите истерику! — Властно, как хлесткой пощечиной... Штейнбрюк...

"Мразь!"

— Итак? — Паша-инквизитор.

— Там была улица Бругстраат, и... Мост. Я подумала, это значит "Мостовая". И еще... я запомнила кондитерскую. Проходила мимо... открылась дверь, и на меня пахнуло теплом, ванилью, и еще кофе...,. Я хочу пить!

— Высокий, похож на немца. — Говорит Штейнбрюк.

— Я хочу пить!

— Высокий, похож на немца. — Равнодушно повторяет Штейнбрюк.

"Не сдавайся! "В Париже..." В Париже Эйфелева башня и... танго. В Париже..."

— Я хочу пить! Дайте, пожалуйста, воды!

— Высокий...

— Воды!

— Похож на немца.

— Во... Я не сказала, что на немца. Может быть, скандинав, бельгиец... Воды?

— Волосы? — Слева, от окна.

— Дайте воды! Темно-русые.

— Может быть, каштановые? — гад из-за спины.

"Ну, ничего сволочь! Когда вам будут отбивать яйца в НКВД, вспомнишь этот день!"

— Я хочу пить.

— Вы не ответили на вопрос.

"Мразь троцкистская!"

— Нет, не каштановые. — Она сглатывает, но и слюны нет. — Темно-русые, волнистые... немного.... Подстрижен коротко... Дайте пить... — глас вопиющего в пустыне – безнадежно, ясно – не дадут. А комната уже не вращается – плывет. Медленно, тягуче, как балтийская волна. Тянется...

— Он был без шляпы?

— Ч...то?

— Он был без шляпы? — Пот заливает глаза, и в ушах гул, и непонятно уже, кто задает вопросы и откуда.

"Чудище стозевно, многолико... Но... Но в Париже... ОН... И танго... В Париже..."

— Нет, — трясет она головой. — Нет... Он был в шляпе... но когда мы зашли в кафе... В кафе... в кафе...

— Вы зашли в кафе, и он...

— Он ее снял.

— И вы увидели его прическу?

— Да.

— Где расположено это кафе?

— Не помню.

— Опишите место. Как выглядит кафе? Что напротив? Что рядом?

"Боже мой! Мой... мой... Голова... Вопросы, вопросы... тридцать тысяч одних только вопросов... Гоголь... Не помню, не знаю, где-то, как-то... Ну, чего вы все от меня хотите?!"